Страна снов - [18]

Коннор либо не понимал, что подружился с двумя отъявленными неудачницами, либо не обращал внимания. Он никогда не дразнил Голлум за ее одежду или за бесплатные обеды, которые она ела в столовой, но в остальном подкалывал по любым поводам – и за переживания за Гарри с Гермионой («Это так очевидно!»), и за любовь к «Лед Зеппелин», и за отказ пользоваться общественными уборными. Коннор ни слова не сказал о слухах, которые до него наверняка доходили, – что Деа с матерью каннибалы и зомби, высасывают кровь у местных животных и поклоняются дьяволу. Он не расспрашивал, почему на физкультуре Деа сидит на лавочке и иногда начинает задыхаться, хотя идут они совсем не быстро.

Коннор не скрывал, что тоже ненавидит Филдинг. Он практически не общался со своим кузеном Уиллом Бригсом: встречаясь в коридоре, Уилл иногда бурчал: «Привет», а Коннор иногда кивал. Вот и все общение.

Счастья Деа не могли омрачить подобные мелочи. Она не интересовалась, почему Уилл Бригс чуть ли не боится встречаться взглядом с Коннором, словно тот может его сглазить.

Она не слышала слухов о Конноре – пересказываемых шепотом историй о том, что случилось с его матерью и маленьким братом; сплетен о том, что виноват в этом Коннор. Что он убийца, сочинивший нелепую байку о невидимых злоумышленниках, проникших в дом, что у него на руках была кровь, что папаша на уши встал, лишь бы Коннора не упекли в психушку. Что какая-то женщина пишет об этом книгу и собирается рассказать всю правду.

Ничего этого Деа не знала – она общалась только с Коннором и Голлум.

Часть II

Жила-была беременная женщина, которой приснилась другая женщина, тоже ожидавшая ребенка. Женщина, которой привиделся сон, была очень больна. Врачи говорили, что она умирает. Она целых два дня провела в забытьи, не говорила и не шевелилась.

Только спала, спала и спала.

Когда она лежала на больничной кровати, завернутая в холодные, как толстый слой льда, простыни, ей приснилась другая женщина, с тугим и круглым, как миска, животом, лежавшая в заснеженном поле. Но снежинки опускались плавно, будто перья, и согревали, и женщина во сне смеялась, широко открывая рот и запрокидывая голову, обнажая розовый язык.

Настоящая женщина почувствовала щекотку снежинок, стук сердца той женщины и шевеление ее ребенка в том небывалом заснеженном мире, где снег мягок, как поцелуи.

– Я тебя спасу, – сказала ей женщина из сна, вдруг открыв глаза и положив руку под пальто на свой большой живот, внутри которого билось маленькое сердечко. – Мы тебя спасем, ты нас только впусти.

И тогда снег стал рекой пластмассы, скользнувшей в ее горло, и разошелся, образовав белые стены, и мир превратился в крик.

В два крика.

Женщина, которую считали обреченной, пришла в себя и увидела, что родила красивую девочку с глазами голубыми, как льдинки, и кожей цвета снега.

Глава 8

За время знакомства с Коннором Деа входила в его сны четыре раза, не в силах остановиться. Впервые в жизни она сочувствовала наркоманам. Ей не давала покоя постоянная боль, внутренний зуд, будто в кровь проникла инфекция. Легче становилось только после прогулки в сон. Деа знала, что делает непозволительное, но удовольствие от хождения в сны от этого становилось только острее.

И с каждым разом сны становились все податливее, пластичнее, управляемее. Сверхструктура рушилась.

Во второй раз Деа очутилась в толпе на пристани – судя по одежде, дело происходило в двадцатых годах прошлого века, только вот палубные матросы сверяли списки пассажиров, проверяя домашнее задание по математике. В третий раз она оказалась на старом ипподроме, по которому кругами носились сидевшие в разных машинах Коннор и его отец, стараясь обогнать друг друга. Единственный зритель прислонился к сетчатому забору, отделявшему трек от поля. Темные волосы свешивались до подбородка; ладонью незнакомец прикрывал глаза от солнца, поэтому лицо оказалось в тени. Деа он показался смутно знакомым, но она была слишком далеко, чтобы сказать наверняка.

В четвертый раз Деа оказалась на высокой трибуне у крытого бассейна. Сильно пахло хлоркой. С трибун за кого-то шумно болели. Потолок из кракелированного стекла был покрыт плотным конденсатом, исчерченным струйками воды. Коннор плыл; его руки беззвучно описывали круги, а тело было гладким и блестящим. Над водой летали птицы, исчерчивая поверхность бассейна быстрыми тенями; иногда они врезались в воду и вновь взмывали с трепещущей белесой рыбкой.

Зная, что Коннор ее не увидит, Деа сидела на последнем ряду, болея за Коннора вместе со всеми.

– Ты скучаешь без плавания? – спросила она Коннора на следующий день во время обеда.

Он удивленно поднял глаза.

– Да, – ответил он спустя минуту. – Скучаю.

Он не раздумывая схватил руку Деа и сжал. Голлум усмехнулась, а Деа смутилась и одновременно ощутила невероятное счастье.

В сны Голлум Деа никогда не входила, считая, что это бесцеремонно, неприлично и не по-товарищески, но когда дело коснулось Коннора, она не поведя бровью проигнорировала свою прежнюю этику. Она понимала, что вторгается в самое личное, питается затаенными мыслями Коннора и пользуется ими, но ведь сейчас понятие «личная жизнь» практически перестало существовать. Есть же Коннор в Фейсбуке! (В прошлом году Грег Блум взломал папку Корали Викинсон и поменял аватарку на элегантно размытый снимок ее… Деа даже мысленно не хотела произносить это слово. Мать называла это место «цветочным горшочком», а Деа много лет слышалось «мучной горшочек», и из-за этого недопонимания выпекание печенья превратилось для нее во что-то очень стыдное.) Кроме того, Деа не собиралась использовать добытые знания против Коннора.