Страна Прометея - [71]

Есть люди, высшая радость которых состоит в том, чтобы дерзать. К таким людям принадлежал Вано. Сам процесс соревнования, предельного напряжения сил, захватывал его целиком. Он радовался, когда жизни его угрожала опасность. Воспитанный в военной среде, он воспринял лучшее, что в ней есть, и счастливо избегнул худшего. Военная доблесть, «сам умирай, а товарища не выдавай», иди навстречу опасности – все эти слова и принципы были для него не «пустым звуком», но подлинными правилами жизни. Видя разложение, которое вносили коммунисты в единственную известную ему семью – армию, Вано проникался ненавистью и презрением ко всему, что связано с коммунизмом. В период, когда решался в Кабарде вопрос – встречать ли коммунистов поклонами или револьверами, Вано открыто стал за револьверы. Полковник Юрий предлагал ему ехать с собой. Но Вано отказался, говоря, что и здесь для него найдется подходящее дело. В то время как другие люди, преследуемые большевиками, старались скрыться или держаться незаметно, Вано открыто посещал митинги и выступал на них против коммунистической власти.

Ему доставляло удовольствие устроить коммунистам какую-нибудь каверзу: не забудем, что Вано был, в сущности, еще ребенок. Он к большинству явлений жизни подходил с точки зрения шалости… Однажды Вано подкрался к окну, за которым заседала какая-то из многочисленных коммунистических комиссий, и с криком «Смерть коммунистам» бросил в комнату камень. Коммунисты хотели сделать из этого случая покушение и рассказывали, что в комиссию была брошена бомба. Но Вано, не скрываясь, опроверг их и подробно описал, как было дело. В другой раз он отнял у красноармейца, стоявшего на посту, винтовку и научил его сказать начальству, что взял у него винтовку именно он – Вано. За этот случай Вано был объявлен вне закона! Как будто бы был закон. В ответ на объявление вне закона Вано неожиданно появился на балу, устроенном культурной комиссией, и, повстречавшись там с комиссаром Сатовым (его называли главой тайной ЧК), показал ему нос. Комиссар схватился за револьвер, но поздно: Вано был уже за окном и удирал в темноте сада.

Но все эти шутки были не более, чем предисловием к тому, что последовало. Коммунисты арестовали брата той девушки, которую любил Вано. Ему угрожал расстрел. Знавшие закулисные дела коммунистов люди утверждали, что на расстреле особенно настаивает комиссар Сатов. Вано решил убрать комиссара Сатова.

Но сначала о кинжале. Если справедливо выражение «по одежде встречают, по уму провожают», то на Кавказе это выражение надо переделать так: «по оружию встречают, по умению им владеть провожают». На Кавказе считается высшим шиком иметь скромное одеяние и блестящее вооружение. Точно так, как в Европе хвастаются капиталом, на Кавказе хвастаются клинком. Старинное оружие ценится не на вес золота, а на вес, если так можно сказать, человеческой жизни. Иной любитель старинного оружия охотнее расстанется с жизнью, чем уступит шашку или кинжал, несущий на себе следы столетия. Кинжал Вано был приобретен особым способом…

В Кабардинском полку служил молодой офицер, сын известного русского государственного деятеля, по имени Григорий Александрович [72]. То обстоятельство, что Григорий Александрович до производства в офицеры безвыездно прожил в Петрограде, а после производства сразу попал в кавказскую Дикую дивизию, определило его взгляды и строй его души. Он влюбился в Кавказ и во все, что связано с Кавказом. Он стремился переродиться в настоящего кавказца. Кто-то ему напомнил, что и герой Лермонтова – Печорин также назывался Григорием Александровичем, и это напоминание как бы «подлило масла в огонь». Он сделался фаталистом. Испытывать свое счастье, рисковать жизнью – стало потребностью молодого корнета. Но судьба хранила его. Хранила до поры до времени! Разве кто-нибудь знает, в каком именно месте и в какой именно час его глаза встретят невидящий взор судьбы?

По прибытии на Кавказ сотня, в которой служил Григорий Александрович, была расположена вдоль линии железной дороги, подвергавшейся нападению грабительских банд. В этой же сотне служил и Вано. Однажды под вечер, когда день не хочет уступать дороги ночи, разведка донесла о приближении вооруженной группы всадников. В задачу сотни, охраняющей железную дорогу, не входило проверять проезжие дороги. Но бывший в этот вечер дежурным Григорий Александрович решил выехать навстречу едущим и узнать их намерения. Во главе взвода он приблизился к группе. Было уже темно. Друг против друга выстроились два ряда всадников.

– Кто такие, куда едете? – спросил Григорий Александрович.

Спросил он по-русски, и это его погубило. Не отвечая ни слова, подъехавшие дали залп и с криком «Алла» кинулись в атаку. Взвод, сопровождавший Григория Александровича разбежался. А он остался лежать на месте. Часть убежавших всадников переполошила сотню. Вано, узнав о гибели товарища, спросил: «А где его тело?». Тело осталось на месте встречи, в руках противника. Это ужасный стыд! Вано вызвал охотников и с пятью-шестью кабардинцами помчался в ночь. Он прибыл вовремя: Григорий Александрович умирал. Как выяснилось впоследствии, его убийцами были ингуши. Но ингуши оправдывались, говоря, что приняли взвод кабардинцев за казачий разъезд. А с казаками у ингушей старинная смертельная вражда… Родители Григория Александровича передали Вано кинжал погибшего сына в память того, что Вано принял его последний вздох. С кинжалом этим Вано не расставался, и он висел на его поясе, когда Вано входил в гостиницу, где жил комиссар Сатов.