Страна ночи - [20]
Я едва не стала четвертой убитой обитательницей Сопредельных земель. Кто бы ни пытался убить меня – он тоже из Сопределья.
9
Хоть к кому-то в этом вагоне какой-то бог прислушался. Парень в одежде парамедика несколько минут молился про себя, закрыв глаза, – и поезд снова тронулся. Мать малышки плакала, а сама она помалкивала. Когда мы остановились на следующей станции, все они смотрели глазами перепуганных кроликов, как я иду к выходу – с их телефонами в кармане чужой худи.
Хотелось обернуться в дверях и пугнуть их как-нибудь на прощание. Но во рту все еще стоял обжигающий привкус льда и смерти, все раны кровоточили разом, боль разливалась по телу, как струя холодного воздуха из кондиционера, и я не стала пользоваться моментом.
Стоя у самого края платформы, я пропустила три поезда. Они подлетали к станции, развевая мне волосы, и распахивали двери настежь, так что все вагоны просматривались. Я была почти уверена, что свет вот-вот погаснет, незнакомец вернется и затащит меня в темноте в свои сети, сплетенные из сказочных песен.
Я резко дернула головой и сплюнула на рельсы.
Наверняка у него был с собой нож. Он бы не решился напасть на меня вооруженным одними зубами и ногтями. Я представила себе, как этот нож входит мне между ребер, как делает надрезы на руках, чтобы снять кожу. Меня тут же придавило рухнувшей откуда-то тяжестью и опалило жаром, и ни о чем больше я думать не могла. Какую часть тела он взял бы у меня? Руку? Ледяную, белую, зловещую Руку Славы? Или глаз – почерневший стеклянный шарик?
«Правую ступню», – подсказали мне остатки здравого смысла. В пару к левой, отрезанной у Хансы.
Наконец тревога загнала меня в вагон. Его почти целиком занимала, как мне показалось, одна большая семья туристов – все, к моему неудовольствию, бодрые и ясноглазые. Они сразу уставились на меня – на мою худи, на солнечные очки, на прокушенное лицо. Самая маленькая туристка, которой в такой час вообще-то давно уже пора было спать, крутилась вокруг поручня так, что в глазах мелькало, но, увидев меня, застыла на месте и взвизгнула, как собачонка, которой наступили на хвост.
Я показала ей большой палец и уселась между рослым мужчиной в длинных шортах и встревоженно поглядывающим на меня дедушкой с палкой в руках. Можно было только гадать, какие истории они сейчас сочиняют про меня в уме.
Скорее всего, приняли за кокаинистку. Нанюхалась, грохнулась в ванной и рассекла подбородок.
В таком случае они были не слишком далеки от истины. Сопределье подкралось, как сон, нахлынуло, как волна, и тут же исчезло. Остался только адреналин в крови и морская соль на коже. И память о том, каково это – почувствовать в себе силу. Не так, чтобы опьянеть от нее на миг и к утру забыть, а по-настоящему.
Меня мутило, било дрожью, кровь текла из ран в трех разных местах. И в то же время я была в диком восторге, не хотела расставаться с этой силой и с безумным сожалением чувствовала, как она покидает меня. Я перебирала в памяти все, что случилось там, в темноте. Песенку из Сопределья, гладкую кожу вокруг губ певца, пустоту, которой веяло от его дыхания. И этот голос… Я не могла отделаться от ощущения, что он мне знаком.
Когда я наконец выбралась из метро, небо уже потеплело и сделалось из черного серым. Я взглянула на кончики своих пальцев. Они тоже становились теплее – все еще бледные, но уже почти приемлемого оттенка. Я купила в ларьке бутылку воды и смыла кровь с лица и рук, но поднимать футболку и промывать царапины на ребрах не решилась. Разодранный бок горел огнем, болел и тошнотворно немел одновременно, словно не мог решить, на каком поганом ощущении остановиться. А когда еще и какой-то козел на Бауэри двинул мне по ребрам рюкзаком, я, кажется, обрела призматическое зрение.
Домой я пока не пошла. Направилась в другое место, где до сих пор еще ни разу не бывала, только слышала о нем. Я и сейчас-то туда шла без охоты. Это было узкое кирпичное здание в продутом всеми ветрами районе Нижнего Манхэттена, с ржавыми железными балконами по всему фасаду. На боковой стене красовались буквы А и Д – все, что осталось от длинного названия прежде располагавшегося там отеля. Разумеется, все обитатели называли его не иначе как адом.
Что было вполне уместно, потому что все они были выходцами из Сопределья. Неизвестно, в каком состоянии был отель, когда они туда вселились, и как им удавалось захватывать номер за номером, но в итоге он превратился в сквот [2]. Можно было представить, как они выставляли на улицу коридорных – старушек, полвека проживших там в своих дешевеньких каморках.
Не было еще и пяти утра. Тротуар перед отелем был пуст и засыпан битым стеклом. На другой стороне улицы появился мужчина с бутылкой зеленого сока в одной руке и ковриком для йоги в другой – ни дать ни взять посланец с другой планеты.
Я подождала, пока он пройдет мимо, а затем толкнула вращающуюся дверь с потускневшей позолотой на грязном стекле.
К лобби вели три ступеньки вниз, но казалось, что спускаешься гораздо глубже. В воздухе чувствовался запах подземелья: плесени и невидимой сырости. Комнату освещала целая батарея ламп, стоявших на низких столиках. Их витражные абажуры блестели, словно рыбья чешуя.
