Страна «гирин герен» - [46]

Реакцию на прибавление семьи выражают по-разному. Огбона — сын похож на отца, который доволен таким сходством. Ахамефуна — чтобы мое имя не исчезло из общины. Другими словами, появился первенец мужского рода, и родители надеются, что он останется в своей семье и не уйдет, как уходят дочери, в чужую. Амоке — знать ее — лелеять ее. Аканке — повстречавшись с ней, нельзя ее не приласкать. Озоемена — пусть подобное не случится. Родители тем самым хотят показать, что прежние дети рано умирали или что в семье случались другие беды и они не хотели бы таких повторений.

До сего времени некоторые местные народы и племена поклоняются своим богам и божествам. И нередко семья, выражая почтение «всевышним», называет их именами детей. Олорун, Олокун, Одудуа, Шанго — у йоруба, Экпо, Идионгу, Ндеме — у эфик и ибибио, Нджоку, Чуку, Офо — у игбо…

Бывает еще проще. Родители, чтобы не утруждать себя, нарекают малышей по дням недели. Выходит, известный английский писатель Даниель Дефо, давший одному из своих героев имя «Пятница», — не пионер в этом деле. Так вот, Акин на диалекте йоруба означает «сила». Он и впрямь силен, этот парень: тугой затылок, атлетического сложения, под плотно облегающей рубашкой бугрятся мускулы. Акин не оглядывается, лишь на ходу коротко предупреждает: «Осторожно — яма!» или «Берегись — сломанный сук!». Не до разговоров: мы задержались в деревне, и Акин торопится успеть ко времени сбора тумбо.

На небольшой поляне, окруженной пальмами-рафиями, останавливаемся. Деревья взметнулись вверх метров на пятнадцать-двадцать, их кроны похожи на метелки трубочистов. На некоторых рафиях у самых макушек под листьями привязаны кувшины: Акин подвесил их накануне вечером. Теперь эти кувшины надо снять и заменить пустыми — теми, что мы принесли.

Конечно, взобраться на одно дерево для Акина — пустяк, легкая разминка. Но ему придется не раз повторить этот акробатический трюк. Потому и прихватил пояс.

У ближайшей рафии Акин поставил кувшины на землю, расправил пояс. Обметнул его вокруг ствола, закрепил в пряжке свободный конец. Уперся ногами в ствол, откинулся под углом, так, чтобы пояс оказался на уровне плеч, и, поддергивая его вверх примерно на фут и одновременно переставляя ноги, «пошел» по пальме. Вскоре он был у макушки. Отвязал кувшин с тумбо и спустил на веревке. Еще в деревне Акин пояснил мне, как действовать при сборе тумбо. Поэтому, не мешкая, — каково висеть парню между небом и землей! — я поменял наполненный кувшин на порожний, и он быстро поплыл вверх. Акин привязал сосуд к стволу, надрубил новое соцветие и вставил бамбуковую палочку одним концом в надрез, другим в горлышко кувшина. Еще минута, и «акробат» стоял рядом со мной.

Мы направились к другой пальме. Акин снова «пошел» по стволу, спустил мне кувшин с тумбо. Я привязал пустой, но, наверное, в спешке слабо затянул узел. Кувшин был уже у макушки, когда Акин крикнул: Берегись! Я едва успел отскочить в сторону. Кувшин ударился рядом о землю и развалился на куски. Мне подумалось, что Акин огорчится. Не тут-то было. Он заразительно рассмеялся.

Я смотрел на Акина и не узнавал его: деловит, весел, резвится, как ребенок, от прежней грустной озабоченности не осталось и следа.

…Знакомство наше состоялось задолго до этого. После поездки по стране я возвращался в Лагос. Километрах в тридцати за Ибаданом у перекрестка поднял руку парень. «Голосующих» нигерийцев можно видеть на дорогах довольно часто, особенно если они замечают за рулем автомашины айинбо — белого человека. В отличие от местных водителей айинбо считают зазорным говорить о плате за проезд. Нигерийцы об этом хорошо знают и при случае напрашиваются в машину белого человека. Мне и раньше приходилось подвозить пешеходов. Они обычно словоохотливы и рассказывают немало интересного о своих житейских делах.

Я остановил машину. Парень попросил, если это удобно, подвезти его и груз — полиэтиленовый мешок с минеральными удобрениями до дому. Заодно объяснил, что деревня находится по пути. Как обычно, я ждал, что завяжется разговор, но попутчик оказался молчуном. Сказал только, что его имя Акин и что он ездил в Ибадан за удобрениями. Правда, один раз Акин все-таки оживился. Мы проезжали в это время мимо придорожной лавчонки с корзинами фруктов, овощей и куриных яиц.

— И как это люди не понимают? — осуждающе сказал он.

— Чего?

— Сколько добра понапрасну переводят: яйца едят. Ведь из яйца получится цыпленок, а из цыпленка — курица. Так лучше съесть большую курицу, чем маленькое яйцо.

Я покосился: парень блеснул белыми крепкими зубами, и было непонятно, шутит ли он или говорит всерьез.

Мы проехали километров пятнадцать по шоссе и еще пять по пыльному проселку. В деревне Акина было с тридцать-сорок одинаковых прямоугольных домов из красной глины, крытых пальмовыми листьями. Усадьбы вокруг хижин обнесены невысокими глиняными стенами. Неподалеку от площади выделялся гбам-гбам — дом местного вождя под железной крышей.

На усадьбе Акина в тени четырех пальм прятались две небольшие хижины: по местным обычаям, Мужчины и женщины живут здесь в «отдельных квартирах». Акин вытащил из багажника мешок с удобрениями, принес из дома надколотый кокос, гроздь бананов. Предложил отдохнуть с дороги, подкрепиться.