Страна Эмиграция - [70]

В домах жили художники и музыканты, по улицам прогуливались странные, причудливо одетые и ещё такие редкие тогда трансвеститы, а в небольшом театрике поблизости месяц за месяцем представляли запрещенное некогда «Rocky Horror Picture Show». В остальном же Yeoville мало чем отличался от других «спальных» районов.

Одна сторона Raleigh-Rockey застроена была в основном многоквартирными жилыми зданиями, другая — частными домами.

Это был район для людей со средним достатком, а таких, даже в еврейской комьюнити, большинство.

В Yeoville было приятно жить — улочки тихие, тенистые, многоквартирные дома комфортабельные, чистые, рассчитанные на спокойную тихую жизнь, частные дома, пусть небольшие, но уютные, садики маленькие, но ухоженные, весьма располагающие к тихой беседе в летний «шабатный» вечер.

Три или четыре синагоги, все в пешеходной доступности, кошерная булочная, она же кафе под самоговорящем названием «Тель Авив», видеотека, где очаровательная старушка, осколок и потомок эмиграции начала века, предлагала нам фильмы на тему «Холокоста», публичный бассейн — тогда еще чистый, садики, скверики, кафе и ресторанчики на любой вкус, магазинчики, в том числе два букинистических, где можно было найти странный подбор книг на русском языке (помню однажды на русской полке я нашёл стоящие рядом учебник по гидродинамике для ВУЗов, письма Николая II Александре Федоровне, парижское издание и книгу, название забылось, о славных делах первопереселенцев в Биробиджан, издания конца 30-х годов) — всё как будто было создано для приятной жизни в этом замечательном месте.

Мы присутствовали при конце Yeoville — это было грустное, но закономерное явление — шёл 1993 год и апартеид кончился, хотя многие в это ещё не верили.

Yeoville лежал на главной дороге «чёрных» такси, здесь было достаточно многоквартирных домов и до центра было недалеко — район повторил судьбу Hillbrow.

Сначала «почернели» самые непрестижные дома вдоль больших улиц, потом очередь дошла до более, а потом и самых дорогих домов. Схемы были разные — если в дешёвые дома заселялись как правило целым табором, превращая квартиры, а потом и сами дома за считанные недели во что-то совершенно нежилое, то в более приличных домах происходило постепенное выдавливание жильцов с белой кожей. Имея перед собой пример близлежащего Hillbrow, владельцы квартир, при поселении в доме первой черной семьи, пусть даже самой порядочной и тихой, старались продать свои квартиры как можно дешевле и быстрее, пока цены не упали, а они падали стремительно. Центробежное настроение, по мере того, как на улицах появлялось больше и больше чёрных лиц, уличных торговцев всем и ничем — есть такая разновидность торговли в Йоганнесберге, сидит у лотка человек, полу-дремлет. На лотка, вернее на куске доски на двух кирпичах, два-три яблока, горсть конфет и сапожный крем — ну, просто самые необходимые в хозяйстве вещи. Никакой коммерческой активности продавец не проявляет, покупателей не зазывает, да и покупателей-то не видно. Зачем сидит? Может хобби у него такое, а скорее всего торгует он вовсе не шнурками от ботинок и товар его знающим людям известен и без рекламы… граффити на стенах и мусора на тротуаре, усиливалось с каждым часом и горе было тем, кто опоздал.

Сначала квартиры, а потом и дома продавались за бесценок, и на вырученные деньги люди могли перебираться из уютных, обжитых собственных домов разве только в тесные квартирки где нибудь в «белом» районе или в «кластеры», где дома стоят так тесно, что за стеной слышно дыхание соседей.

Закрывались магазины на Rockey, сначала книжные и антикварные, потом еврейские и вместо них открывались Pawn-shop'ы, китайские «мелко-розничные» и прочие неизбежные магазинчики. Закрылся экзотичный магазин, где продавались разные вещи военного обихода, от пилоток до палаток и где можно было найти даже советскую военную форму — от солдатской и по-моему настоящей, до генеральской, явно фальшивой.

Закрывались некогда столь популярные среди молодёжи и пожилых рокеров кафе и клубы и открывались всяческие «take-away» и закусочные типа «шабин», что лучше всего переводится как «шалман» — и созвучно и по смыслу подходит. Помню уличное кафе на самой «Rockey», оно по-моему так и называлось «Rockey». Совсем «парижское», как мы представляли Париж, со столиками вдоль улицы, отделенное от людского потока невысоким барьером, недорогое и чистое, оно привлекало разношёрстную, часто весьма оригинальную публику. Седые байкеры в кожаных прикидах и совсем ещё зеленые панки с разноцветными волосами, траурные «готы», «яппи» неизвестно каким ветром занесённые сюда и полу-«хобо», которыми всегда был полон Yeoville, чёрные и белые — все приходились здесь ко двору и уживались друг с другом.

Нужно сказать, что в наших условиях «порча» района означает не наличие или проникновение чёрных (всё-таки в Африке живём), а исчезновение, вытеснение белых.

А мы ещё помнили последний праздник улицы, когда показалось, что всё еще в порядке и дух Rockey будет жить. Но рассказ об этом дне требует небольшого предисловия.

Как я себя впервые старым почуствовал.