Страна Эмиграция - [71]

Нет, не пожилым, не заматеревшим, а сразу, без перехода старым- старым. Было это еще в Москве, в бытность мою СНС в НИИПИ (все поняли, или уже необходим перевод?) Было мне тогда 42 года и сам себе я казался ещё ого-го. Шёл 1989 год, в полном разгаре была перестройка и в нашем институте — приюте бездельников, в духе времени возникали разные подводные течения. Люди перестраивались вместе со страной: одни ушли в политику и, продолжая получать исчезающую зарплату, из института тоже исчезали, их звали площади и баррикады.

Другие немедленно организовали что-то к профилю института отношения не имеющее и используя нехитрое институтское оборудование начали ковать деньги.

Третьи, почуяв веяние ветра перемен, полностью доверились чутью нашего директора и с новым рвением взялись за привычную околонаучную работу. Кстати говоря они в основном и выплыли.

Я был занят с диссертацией, на работу ходить особой необходимости не было, зарплату всё еще платили — жизнь казалась вовсе не такой плохой.

В один из редких визитов на работу, я зачем-то должен был зайти в один из ещё функционирующих тогда отделов — «к математикам» как этот отдел у нас называли. Там работала в основном молодежь, ребята 24–26 лет, и, хотя выгнать они меня не могли, но боже мой, как заморожено они со мной разговаривали, с какой смесью высокомерия и презрения держались… Поначалу я не мог взять в толк в чём дело, в чём причина такого отношения — я ни в коем случае не мог быть их конкурентом в дележе куска гипотетического директорского пирога, я не входил ни в одну враждующую с «математиками» группировку, я вообще редко навещал этот отдел. Глаза мне открыл мой приятель, мой ровесник и коллега по работе.

«Ты слишком стар для них» — сказал он мне. «Ты принадлежишь к иному поколению».

Я был для них «папик» — так нас назвал Виктор Цой в одном из интервью, так думали о нас два молодых сотрудника отдела, где мы работали, начинающие «новые русские» и старательно, но вежливо выживали из кабинета, где были установлены первые и такие интересные компьютеры. У них-то что-то уже было схвачено, они уже раскручивали какой-то полу-легальный бизнес и «папиков» туда не принимали.

В советской России почти угасшие классы постепенно заменились на возрастные группы, не стало дворян, мещан, купцов, но появились «папики», «отцы» и фанаты «Спартака» или группы «Кино», уличные подростковые банды, клубы «Кому за 40» и «Кому за 50».

Интересно — если бы 51 летний пришёл бы на вечер тех кому только за 40, его выгнали бы или нет?

Помню, что во время моей первой поездки в Эстонию меня больше всего поразили таллинские кафе и ресторанчики. Не столько интерьер или обслуживание, сколько публика, вернее специфическая часть публики — таллинские старушки. Они парами, тройками сидели за столиками, нет не «Пельменных» или «Блинных», не «Столовых» с зазывающими названиями «Ромашка» или «Дубок», где казалось им и место, а в уютных ресторанчиках под такими милыми названиями — «Пирита», «Старый Томас» или «Олимпия» и чувствовали себя прекрасно.

Они были так не похожи на московских старушек-бабушек, эти милые женщины, в кокетливых шляпках и нарядных платьях, никто не смотрел на них с насмешкой, не называл «бабками» или «старыми (галошами, перечницами, каргами — ненужное зачеркнуть». Много вы видели старушек в кафе «Лира» или «Молодежное» в те далёкие годы?

Но пора вернуться на Rockey street и объяснить наконец почему я вспомнил о давней московской истории.

Я не совсем уверен который год стоял на дворе, по моему весна 1993, когда в последний раз проводился «День Улицы» или попросту уличный карнавал.

С утра Rockey street была перекрыта для транспорта, музыка, акробаты, жонглёры, всюду продавалось пиво, но пьяных практически не было. Мы с женой без цели бродили из конца в конец не слишком длинной улицы, такой живописной в этот день и просто отдыхали, наслаждались окружающим шумом и суетой. Около одного из кафе рок-группа играла что-то вроде «heave metal». Вокруг довольно плотно толпилась молодёжь в возрасте от 15 до 25 лет. Мне захотелось подойти поближе.

«Куда ты? — попыталась остановить меня жена. — Ты только посмотри на них, они же тебя побьют».

Публика скопившаяся в этом месте выглядела действительно угрожающе. Описывать их нет необходимости — публика на концертах «Тяжелого металла» везде почти одинакова. Но я всё таки начал пробираться ближе к площадке, жена потянулась за мной, наверное желая получше разглядеть, как я буду наказан за самонадеянность и вы знаете, что произошло!? «Металлисты» расступились, пропустили нас к самой эстраде. Они улыбались. Они не говорили нам: «Ей, старьё (папики, мамики) куда лезете, это не для вас…» или что-то в этом роде.

Может быть поэтому, я всё еще не могу смириться со своим возрастом. Иногда трудно представить, что через какие-то 5 лет наступит время «заслуженного отдыха», и за отсутствием в Южной Африке партнёров по домино, придется наверное учиться играть в бридж.

И всё-же, почему Yeoville? Почему не какой нибудь другой не менее славный район? Что если заглянуть в Sandton или Norwood — смотрите, как там красиво, какие роскошные виллы, тенистые сады, образцовые школы. Или совсем напротив, если вам хочется африканской экзотики — вон, совсем неподалеку знаменитая Alexandra — настоящее «туземное» поселение, с узенькими замусоренными улочками, жуткими трущобами — «флавелами», которые у нас называют «шак» и, таинственной полукриминальной жизнью… Почему же всё-таки Yeoville?