Страна Эмиграция - [66]

А иногда происходят и совсем странные вещи. Наши знакомые, через других знакомых, привезли в Йоганнесберг рассаду подмосковной клубники. Посадили у себя в саду в жирную южно-африканскую почву, ухаживали, поливали, радовались первым цветочкам, завязывавшимся ягодкам. Наверное уже видели в мечтах банки с клубничным варением и бутерброды с розовой пенкой. Клубника созрела и оказалась абсолютно безвкусной. Красная, спелая, казалась бы такая же, как на лотках Даниловского рынка, она приближаясь по вкусовым качествам к жёваной туалетной бумаге. Знающие люди объяснили, что в местной почве другой набор микроэлементов.

С людьми бывает и того хуже — эмигрантские семечки перелетели через океан, материк, страны, если повезло, попали в подходящее место, укрепились, первыми листочками обзавелись — всё как полагается, да вот корней-то пока нет, может быть каких-то микроэлементов не хватает. Когда они еще в полную силу порастут, пробьются, вцепятся в землю… А если подует сильный ветер, то начинает носить эмигрантов, как перекати-поле, по планете — и здесь нехорошо и там ещё хуже.

Для меня корни — это не столько березки плакучие и закаты над Клязьмой рекой, но и почва на которой мы коренились, со всеми её прожилками, цветом и запахами, переплетения с другими корнями и корешками — родная почва.

Тут наверное не годы, поколения нужны, чтобы прорасти надёжно, да так, что новая земля совсем родной станет.

Мне кажется, что пустые камни кладбища — символ отсутствия корней, символ эмигрантского одиночества. Нет, конечно на них написано что-то: годы жизни, имена, но они чужие для нас, немые. Мне хотелось бы видеть в могильных памятниках не изыски архитектуры, а ушедших людей — для этого и существуют ПАМЯТ(ь)ники.

Полузаброшенное, заросшее Ореховское кладбище — когда я последний раз проходил по нему, я листал страницы моей собственной жизни. Как много тех, кто когда-то, в детстве, окружал меня, не только родственники, но и многие друзья, знакомые, учителя, милиционеры, врачи, те кто был «почвой» на которой я вырос, лежат там.

Мой приятель Миша Т***, тот самый которому я писал длинное, дневниковое письмо, вместе с ним в могилу, на каком-то московском кладбище, ушёл его путаный и странный иногда мир, но это был и кусочек моего собственного мира.

Тётя Юля из Ленинграда — я даже не знаю, где её могила и часто ловлю себя, что не сразу могу вспомнить её лицо, а ведь она — это моё детство.

Это наверное самые глубокие корни. Я не разделяю мнение Б. Г. о том, что «… чтобы стоять, я должен держаться корней», меня совсем не привлекает идея прожить всю жизнь в одной и той же почве и стать её перегноем, люди должны, если они этого хотят, менять места, менять страны, не по принципу «там хорошо, где нас нет», а просто потому, что жизнь коротка, а мир — велик, но нам часто становится грустно, что за праздничным столом, на нас — родителях — обрывается цепь поколений. Нам иногда не хватает кучи родственников, пусть даже и не очень любимых, которые остались там, в другой жизни. Где вы — Мажбичи, Митрофановы, Костины, Левако — вы остались на другой планете…

Где вы — Миши, Тани и Таньки, Славы и Тони — вы так далеко от нас, мы теряем наши связи, а ведь вы были частью нашей жизни, нашей почвой, корнями.

Наши дети уже пустили корешки в эту землю. Пока еще слабые, но они, я уверен, окрепнут, станут настоящими корнями. Наши дети, внуки, правнуки не будут одиноки в стране «Эмиграция» и их родная почва будет называться Южная Африка.

Но на кладбище еще есть что посмотреть.

Рядом, за высокой проволочной оградой — еврейское кладбище. Здесь знакомые фамилии на каждом шагу.

Хрестоматийно анекдотичные Абрамовичи и Коганы, аристократические Левины и Ароновы, перелапаченые или наоборот, вернувшие себе подлинное звучание Мейеры и Рабины, которые нам были известны как Мееровичи или Рабиновичи. Столько лет жили рядом в далекой России Владимировы и Глейзеры, Столяренко и Кацы, Ивановы и Шапиро, любили, терпели или ненавидели друг-друга, а потом судьба разбросала их с тем, что встретились они здесь на самом краю земли, в невероятно далеком Трансваале, где и успокоились в мире.

Еврейское кладбище навело меня на еще одну острую тему, внешне вроде бы не имеющую к нему никакого отношения — чёрно-белые отношения в Южной Африке.

Как мы здесь живём? Как уживаемся с местным населением, я имею в виду доминирующую, африканскую часть?

Когда-то я подрабатывал (деньги, они и в Африке — деньги) кем-то вроде гида-переводчика для групп русских туристов. Помню, с одной из групп мы, по дороге из аэропорта, проезжали Сити в районе центральной стоянки «чёрных» такси. Место, конечно живописное, живое — настоящая Африка. Уличные торговцы всем на свете, галдящая толпа, презирающие все правила уличного движения микроавтобусы — основной вид транспорта основного населения, перемешались на этом сравнительно небольшом пятачке. Мы остановились на красном светофоре как раз напротив огромного крытого «parking'а» и в зеркале заднего вида я увидел полу-безумные от ужаса глаза одного из туристов.

— А почему здесь так много чёрных — неожиданно спросил он меня.