Страна Чудес без тормозов и Конец Света - [15]

– И контролировать их искусственно?

– Вот именно, – кивнул он.

– Но к чему это приведет – умение их контролировать?

Старик облизнул верхнюю губу и очень долго не отвечал ни слова.

– Ко многому, – сказал он добрую минуту спустя. – К чему только это ни приведет! Кое-чего я не могу тебе объяснить, но поверь мне – это приведет к переменам, какие ты и представить не в состоянии.

– Например, можно будет отключать звук?

Старик от души расхохотался. Уох-хо-хо.

– Да, в частности, и это… Настроившись на волну, которую издает человеческий череп, можно ослаблять или усиливать звуки, которые слышит этот человек. Поскольку у каждого черепа характеристики индивидуальные, полностью выключить звук для всех сразу нельзя, но можно очень сильно его убавить. Если же говорить совсем просто, навстречу одной звуковой волне мы посылаем другую и заставляем их резонировать. Из тех преимуществ, которые это нам дарит, отключения звука – штука самая безобидная…

Безобидная? Если это считать безобидным – представляю, каковы прочие «преимущества»! Я вообразил мир, в котором люди отключают или усиливают звуки как им вздумается, и мне стало не по себе.

– Звуки можно отключать в обоих направлениях, – продолжал старик. – Как входящие, так и исходящие. Там, у водопада, я отключил от нашего с тобой восприятия шум воды. Но точно так же можно отключить звук на выходе – скажем, чей-нибудь голос. Человеческий голос всегда индивидуален, поэтому его можно выключить полностью, на сто процентов.

– И вы собираетесь рассказать об этом миру?

– Еще чего! – Старик замахал на меня руками. – Делиться с миром своими игрушками? Не-ет, уж лучше я сам, в одиночку поразвлекаюсь… Уох-хо-хо!

Тут уж рассмеялся и я.

– Результаты исследований я опубликую только для узкого круга технических специалистов, – уже серьезно продолжал он. – В наши дни на академическом уровне акустикой не интересуется никто. У этих ослов со степенями не хватит знаний даже для того, чтобы дочитать мою теорию до конца. Неудивительно, что у Большой Науки я всегда был бельмом на глазу…

– Не знаю, как ученые, но кракеры – далеко не ослы. А по части расшифровки чужой информации так просто гении. Высосут из компьютера все ваши результаты – ищи потом ветра в поле.

– Этого я и сам опасаюсь. Поэтому ни описания процессов, ни результаты экспериментов я нигде размещать не буду. Ну уж нет! Я спрячу их так, что в компьютерную сеть они не попадут. А опубликую только описание теории в общем виде. Пускай расшифровывают на здоровье. В этом случае, конечно, ни один ученый не примет меня всерьез – ну и шут с ними! Достаточно и того, что мои идеи подтвердят и признают лет через сто.

– Хм-м… – только и промычал я.

– Вот почему так важно, чтобы ты выполнил и стирку, и шаффлинг.

Я кивнул:

– Вопросов нет.

* * *

Еще час я просидел над цифрами, буквально не разгибаясь. Наступил очередной перерыв.

– Один вопрос, – сказал я.

– Какой? – спросил старик.

– Насчет девушки, которая меня у входа встречала. Такая пухленькая, в розовом костюме…

– А, это моя внучка, – сказал старик. – Очень смышленое дитя. Такая юная, а уже помогает мне чем только может.

– Вот я и хотел спросить: она что, от рождения такая безголосая, или…

– О, черт! – старик с силой хлопнул себя по колену. – Совсем забыл! Я ставил с ней опыт, обеззвучивал, а обратно звук не включил. Ай-я-яй. Бедный ребенок! Сейчас же включу ее обратно.

– Хорошее дело, – одобрил я.

4 Конец света Библиотека

Центр Города – полукруглая площадь к северу от Старого Моста. Второй полукруг располагается на южном берегу реки. Две половинки так и называются – Северная и Южная Площади, и хотя геометрически они образуют единое целое, на вид отличаются друг от друга как небо и земля. Северная Площадь тонет в тяжелом, мистическом безмолвии – оно затекает сюда с окружающих улиц. А на Южной всегда как будто чего-то недостает. Домов здесь меньше, чем на северном берегу, а за клумбами и оградами, похоже, давно никто не ухаживает.

В центре Северной площади высится Часовая башня. Вернее – то, что напоминает часовую башню. Ибо стрелки огромных часов мертвы, и строение давно не служит тому, ради чего его возвели.

У башни – четыре стороны: снизу пошире, сверху поуже, – и обращены они строго по сторонам света. Наверху – четыре гигантских циферблата, стрелки которых застыли на 10:25. Глядя на узкие окошки под циферблатами, невольно думаешь, что внутри башня полая и по какой-нибудь лесенке можно взобраться наверх. Однако у подножия никакого входа не видно. Башня так высока, что время на часах можно увидеть, лишь перейдя по Старому Мосту и посмотрев с южного берега.

От Северной Площади веером расходятся улицы. Все дома из камня или кирпича, безликие – ни вывесок, ни украшений; все двери заперты, никто не входит и не выходит. На какое здание ни посмотри – непонятно, то ли это почтамт, оставшийся без корреспонденции, то ли горняцкая артель, уволившая всех рабочих, то ли похоронная контора, закопавшая последних клиентов. И все же здания вовсе не кажутся заброшенными. Когда я брожу по улочкам, так и чудится, будто там, внутри, неизвестные люди, затаив дыхание, продолжают неведомую работу.