Страна 30 - [2]
В итоге, да, нашлось несколько монет, которые Михаил высыпал в темную от машинного масла руку Артема своей трясущейся от злости на самого себя рукой, наивно полагая, что на этом все закончится.
Но уже на следующий день Артем поймал его у подъезда и попытался продать Михаилу рыболовные снасти, вольтметр, цветочный горшок, желтую, как никотиновые пальцы, радиолу, а когда оказалось, что ничего этого не нужно, упрекнул, что покупатели почему-то не звонят, и снова попросил и получил тридцатку. Так продолжалось все лето.
На улице было тепло, подстерегать Михаила соседу не стоило особого труда. Артем каждый раз хитро щурился снизу и с интонацией обманутого в лучших чувствах человека замечал: «Че-то не звонят. Может, ты что неправильно сделал?» Или говорил: «Сегодня приезжали, че-то им не нравится, козлам, зажрались, я за своим „москвичонком“ в очереди три года стоял», — и эти слова тоже были с упреком в сторону Михаила. Затем следовала просьба дать взаймы. «Ты не переживай так, я отдам, как только ласточку мою купят», — объяснял Артем, похлопывая Михаила по плечу. Но «ласточку» не торопились приобретать ни по той цене, которую они выставили в начале, ни после того, как они сбросили цену еще несколько раз.
Жена Михаила, которая иронически относилась, если Михаил связывался с соседями, заметила эти отношения с жителем тридцатой квартиры и, как всегда до этого, трактовала всю эту суету несколько фрейдистски. (Допустим, если соседка-пенсионерка стучалась и просила поменять лампочку, она говорила Михаилу: «Иди, опять твоя подружка пришла. Смотри, осторожней, пользуйтесь презервативами, а то мало ли что»). Если Артем звал Михаила в подъезд, она предупреждала насчет гепатита, герпеса, а поскольку сосед выглядел не очень презентабельно, то и насчет лобкового педикулеза тоже. «И вообще, сейчас время такое, ты бы у него справку попросил, есть у него ВИЧ, нет?» — порой добавляла она. «У меня есть», — обычно отбрехивался Михаил.
Ближе к осени Артем обзавелся странного вида друзьями, похожими на бродячих собак, они кучковались не у самого подъезда, а за столиком возле детской площадки. Артем окликал Михаила издалека, отделялся от своей компании и трусцой бежал просить очередную порцию мелочи, уже ничего не предлагая взамен. Обещания вернуть долг сменились этакими похвалами: «Ты нормальный мужик, ты всегда меня спасаешь, дай бог тебе здоровья». Здоровья Михаилу было не занимать. Его скорее удивляло здоровье соседа, который каждый день был пьяный, при этом догонялся на деньги Михаила, причем явно напитками нездоровыми, мягко говоря, не коньяками многолетней выдержки, не винами невесть какого далекого года, и делал это с такой регулярностью, будто тренировался, причем так упорно и настойчиво, словно алкоголизм стал видом большого спорта, а Артем готовил себя к Олимпиаде.
Когда похолодало, когда пошли дожди и дежурство на улице перестало быть видом отдыха, а превратилось во что-то вроде работы, и не простой какой-то, а требующей физической выносливости, закалки, сосед поменял стратегию и начал просто ожидать свою дань на лестничной площадке, а после и вовсе обленился и просто выжидал часа попозднее и звонил в дверь Михаила, тяжко вздыхал, неубедительно держась за сердце, говорил, что подыхает. Именно эти вот слова про скорую гибель Михаил воспринимал очень остро, вытряхивал монеты из кошелька, провожал взглядом коренастую, шаркающую вниз по ступенькам фигуру.
Нельзя сказать, что такое спонсорство не раздражало Михаила, тем более что порой сквозь просящие интонации Артема проступала такая требовательная нотка, которую он, конечно, пытался задавить, но, видимо, все же не мог. Очевидно, Артем считал себя лучше соседа, просто думал, что ему, Артему, не повезло в жизни, а Михаилу повезло, и только этим Михаил должен ему, Артему, за это невезение, причем гораздо больше, чем тридцать рублей в день. Видимо, Михаил мог постараться и расписать преимущества «тойоты» Артема так, чтобы ее купили без оглядки на то даже, что до Артема у машины было три хозяина. А вот не проявил инициативу и фантазию — теперь плати. И все же страх и вина перевешивали легкую злость, поэтому, когда Артем поймал Михаила не вечером, как обычно, а утром, перед работой, не желтоватый, как обычно, а белый, как кафельная плитка в ванной, которую Михаил покинул пару минут назад, после того как помылся, почистил зубы и побрился. Видя тот же глянец и белизну на лице живого человека, Михаил с перепугу отдал ему из кошелька что-то бумажное и, не оглядываясь, поскорее сбежал, чтобы вечером попасть в объятия и очередные просьбы о кредите уже румяного соседа, окруженного своими серыми покачивающимися друзьями. «Так я ж с утра давал», — заметил Михаил, совсем не подумав о реакции друзей Артема на эти слова.
— Что-о-о-о? — осведомился один из них. — Темыч, ты че? В одну каску, что ли?
Михаил не стал дожидаться, пока слова Артемовых друзей про крысу и попутанные берега перейдут в физическое насилие, и испарился к себе, слегка беспокоясь, что его проклятие, кажется, может сработать. Тем более что даже сквозь закрытую дверь слышался спор на повышенных тонах, а затем звуки кулачного боя.
