Страхи - [10]

Путь А. М. - как много о нем можно было бы сказать!

Творчеством жили мы обе; но у нас была целая огромная отрасль, в которой наши жизни шли совсем по-иному. Это были ее скитания - связанные с агитацией - которым она уделяла большую часть своей жизни.

В том же Берлине, где она жила более или менее «оседло», она отдавалась лихорадочной деятельности.

«Я уже три недели абсолютно себе не принадлежу, - пишет она в самом начале своего пребывания в Берлине. - Меня - нет, есть только деловой манекен, который вечно торопится, спешит и так поглощен своей работой и затеянным делом, что садится по рассеянности в трамвае на колени к какой-то даме, являясь в гости, вместо того, чтобы повесить пальто на вешалку, идет и вешает его в чужой шкаф и т. п. Зато, дорогая, кажется, удалось поднять „Европу“ и создать то, что называется „общественным мнением“. Депутаты рейхстагов и ландратов и всяких парламентов выносят резолюции, собирают народные митинги, идет сбор подписей, и все, если хочешь, „продиктовано из комнаты номер 25 пансиона на Бисмарк-платц“. Меня зовут теперь в пансионе „Общественное мнение Европы“. Все это шутка, конечно - но если б, если б, это помогло делу! Так ужасно сознавать, что они там мучаются». Так, с шуткой, пишет она о своей деятельности, и как это было серьезно и какие дало результаты - узналось только впоследствии. Дело, о котором она пишет, - протест видных общественных деятелей Германии по поводу ареста депутатов 3-й Государственной Думы, в организации этого протеста принимал горячее участие и Карл Либкнехт, и благодаря ему он принял характер серьезного политического события.

А. М. уехала из России в декабре 1908 года, и до 17 года она работала агитатором во многих странах Европы и Америки. Первая ее агитационная поездка была по Рейну, потом Швейцария, Бельгия, Париж и т. д., и т. д.

Вспоминается один эпизод. Мы с мужем были в Монтре. А. М. жила в деревушке над Монтре. Мы попросили ее прийти пообедать с нами. В отеле за столом с нами сидели наши знакомые - харьковский адвокат с красавицей женой. Она была очень изящно одета, и на шее у нее было ожерелье из крупного розового жемчуга. За столом прислуживал молодой кельнер, с очень хорошим тонким лицом. Когда он подавал А. М. суп и взглянул на нее, он вспыхнул до корня волос, рука его дрогнула, и он чуть не пролил суп. По лицу А. М. тоже что-то пробежало. Никто не обратил на это внимания, но я после обеда спросила А. М.: «Что это так смутило в тебе нашего кельнера?» Она улыбнулась: «Он удивился, вероятно, увидав меня рядом с такой роскошной дамой… Я только два дня тому назад была здесь, но - с другого хода: в мансардных помещениях, низких и холодных, где ютятся служащие отеля… Я веду среди них пропаганду. Он уже член нашей партии, очень славный юноша!»

Я невольно представила себе, что должен был думать этот юноша, глядя на розовые жемчуга нашей соседки… На эту тему я позже написала рассказ и озаглавила его «Розовые жемчуга», но по цензурным условиям он, конечно, напечатан не был.

Много таких контрастов видела А. М. в своей жизни. Ей не надо было даже выезжать из чинного, нарядного Берлина, чтобы встречаться с ними. Вот ее открытка, изображающая мрачную, узкую, кривую уличку с почерневшими высокими домами, куда не проникает луч солнца, плохо вымощенную, без признака тех балконов и цветов, которые так щедро украшают центральные улицы Берлина. «Представь - это Берлин!» - пишет она. «В таких кварталах ютятся плохо оплачиваемые рабочие. Сыро, темно. Больше 650 тысяч семейств живет в перенаселенных квартирах - и это в благоустроенном Берлине! Иногда так ненавидишь этот мир контрастов!»

Вот еще страница «контрастов» - письмо из Бельгии.

«Эти дни опять кружится мое агитационное колесо, как маятник качаюсь между Брюсселем и Льежем. В пятницу митинг протеста против зверств в русских тюрьмах, в Льеже, в субботу - конферанс в Брюсселе. В воскресенье днем - лекция в Льеже о „Новой женщине“, вечером опять Брюссель, в понедельник - опять Льеж - реферат о рабочем съезде. Сколько впечатлений, картин, образов… То изящный „файф-о-клок“ в салоне м-м Вандервельде, прелестной женщины со всем шармом английской леди, среди интеллигенции Бельгии, что ни на есть самой утонченной… То скученные, грязные кварталы углекопов, ужасы нищеты - борьба - отчаяние - надежда!»

Лидер Бельгийской С. Д. партии Вандервельде жил в своем особняке, в изысканной обстановке: как-то раз А. М. пришлось прямо с вокзала, после работы в горном районе и необходимости шагать по проселочным дорогам в осеннюю распутицу, прийти к Вандервельде. Лакей долго не решался доложить о ней и с непередаваемым выражением брезгливости на бритом лице взял двумя пальцами ее забрызганное грязью пальто, чтобы повесить его… В те годы ее поражало несоответствие между убеждениями, которые высказывал Вандервельде, и его манерой жить. Она тогда еще не знала, что он метил в министры коалиционного правительства. И, конечно, приятнее тортов и конфет у Вандервельде на его приемах были для нее те булки, купленные в складчину, которые ей принесли на дорогу рабочие-горняки из местечка, куда она попала в минуту острой безработицы.