Страх высоты - [20]

— Или собирает наклейки с винных бутылок.

— Совершенно верно. Я занимаюсь наклейками. Вино пью на работе, а дома отпариваю этикетки. Попадаются любопытные бумажки, между прочим.

— Не понимаю вас.

— Что тут непонятного? Иногда хочется узнать больше, чем требуется по ходу дела. Вот и сейчас, хотя я в отпуске…

— В отпуске? — удивилась она.

— В отпуске. И дело закрыто.

— Но вы сказали…

— Что оно не закончено? Я не совсем точно выразился. Юридически оно прекращено, однако для меня самого остались невыясненными некоторые, возможно, несущественные детали. Вроде наклеек. Конечно, наклейка — это чепуха, собственно, по сравнению с самим содержимым бутылки. Но вот находятся люди, для которых эта бумажка неожиданно приобретает реальную ценность. Так и я. Теперь понимаете?

Светлана покачала головой:

— Что вы все-таки хотите сказать?

— Прежде всего, что вы можете не разговаривать со мной, если вам это не нравится.

Она впервые глянула с беспокойством:

— Но вам нужен этот разговор?

— Да, нужен.

— Почему?

Мазин встал со стула и подошел к окну. Внизу девушка в плаще "болонья" разговаривала в парнем. Слов не было слышно. "О чем они? Впрочем, это понятно… А понятно ли? Все можно понять? Поставить себя на место другого? Например, этой Светланы. Насколько она искренна? Чего она ждала от будущего? О чем мечтала? Она говорит, что любила… Почему бы и нет? Это очень просто и естественно в ее возрасте. А ненавидеть? Это тоже просто? В чем я могу подозревать ее?"

Он полез в карман и достал конверт с запиской, полученной в последний день следствия.

— Потому что после того, как я закрыл дело, мне прислали вот эту бумажку.

Он протянул конверт Светлане.

— После?

Она взяла его, вернее, протянула руку, но смотрела прямо в лицо Мазину, и ему пришлось вложить конверт в протянутую руку.

Светлана открыла конверт, достала бумажку и рассматривала ее долго, как бы не понимая, о чем идет речь, а может быть, обдумывая, что сказать.

Он ждал. Наконец она пожала плечами:

— Вы же следователь, вам должно быть виднее.

— Судя по записке, в тот вечер с Тихомировым произошло нечто необычное, и, возможно, это оказалось причиной или как-то повлияло на его смерть.

— Значит, все-таки…

— Пока ничего не значит, фактов нет.

Мазин забрал из ее рук конверт и записку, вложил записку в конверт и не спеша спрятал. Молча. Потом опять глянул на Светлану. Спокойствия и уверенности стало меньше. Она перебирала пальцами край юбки, не зная, видимо, что сказать, а Мазин все молчал и ждал. Он хотел услышать, что скажет она сама, без его подсказки. Это было очень важно, и он ждал.

— Что же вы… Что вы хотите от меня?

Мазин вздохнул. Пожалуй, можно было не сомневаться, что он услышит именно эти слова.

— Дело в том, что записка вызывает очень много вопросов, но прежде всего хотелось бы ответить на два. Кто такой И.? И кто мог переслать записку мне?

— Разве вы не знаете, кто ее переслал?

— Нет, — ответил Мазин и сам подивился уверенности своего голоса. Вы же видели, что на конверте нет обратного адреса.

— Да, правильно.

— Возможно, этот человек хотел помочь следствию, а может быть, ему хотелось просто навредить И.

— Почему ж он не назвал его?

— Наверно, опасался раскрыть себя такими подробностями. Кроме того, мне кажется, что с этим человеком нам приходилось встречаться в ходе следствия и он не хотел демонстрировать свой почерк.

— Но зачем вы говорите все это мне?

— Вы были очень близки с Тихомировым. Может быть, вы подскажете, кто такой И.?

— Откуда мне знать?

Это было сказано слишком быстро.

— Не торопитесь.

— Я ничем не могу помочь вам.

— Хотя и знаете по меньшей мере двух И.?

— Двух?

— Да. Инну Кротову и Игоря Рождественского.

— Но вы же их тоже знаете?

— Меньше, чем вы.

— Нет. Я их не знала и знать не хочу. Кроме вреда, они ничего не принесли ни мне, ни Антону.

— Тем более, вы должны быть заинтересованы в раскрытии истины.

Мазин шагнул на другую половину комнаты и подошел к нише в стене, задернутой белой чистой шторкой. Она была приоткрыта. В нише на подставочке, покрытой вышитым полотенцем, стояла икона без рамки. На потемневшей доске печальная женщина прижимала к себе младенца со взрослыми усталыми глазами. Под иконой лежал пучок высохших вербовых веток.

Светлана наблюдала за ним с тахты.

— Это теткино. Она, сами понимаете, женщина старая.

— Понимаю. Так что вы думаете, могла написать эту записку Инна Кротова? — спросил он, все еще разглядывая грустную мать с младенцем.

— Почему именно Кротова?

— Потому что с Рождественским они провели вместе почти весь день, и у него не было необходимости предупреждать таким образом Тихомирова, если б он и захотел с ним неожиданно поговорить. Остается Кротова.

Мазин услышал сухое:

— Могла.

Он обернулся:

— Зачем?

— Думаете, она простила его?

— Откуда мне знать.

— Я уверена, что нет.

— Чего же она добивалась?

— Хотела повредить ему. Может, надеялась, что он вернется.

— Вряд ли. В записке написано: "Речь идет не обо мне". Значит, если писала и Кротова, то дело не в ней.

— Вы просто не знаете женщин!

Мазин улыбнулся:

— А кто их знает? Знают они себя сами? Например, вы?

— Я знаю.

— Предположим. Итак, вы считаете, что записку могла написать Кротова и побудило ее неприязненное отношение к Тихомирову.