Страх высоты - [18]

— Не знаю, с самого начала я не думала об этом. Но потом увидела, что у нас много общего. Нам самим приходилось пробиваться. Никто не помогал. Вы думаете, это легко — поступить в университет?

— Трудно?

— Я поступала два раза. Работала лаборанткой в ботаническом саду.

— Приятное место.

— Летом. А зимой, знаете? Руки мерзнут, земля всегда под ногтями.

— Но вы, кажется, из деревни?

— Родители преподают физику и математику в районной десятилетке.

— А вам это занятие не по душе?

— Вы угадали… Антон тоже не любил деревню. Знал, что это за мед. Не по газетам. Вам странно такое слушать? А я правду говорю.

— Он оставил там жену, — сказал Мазин, не принимая вызова.

— Вы, как моя тетка, рассуждаете. Говорит, что меня бог наказал за женатого.

— Его он наказал больше.

— Никто никого не наказывал! Антона не за что было наказывать. Ему не везло. Он всегда чувствовал, что ему не везет.

— Он говорил об этом?

— Да, он часто говорил об этом.

— А о чем вы еще говорили?

Она пожала плечами:

— Обо всем. Он хотел многого достигнуть. Но ему был нужен близкий человек.

— И вы могли стать таким человеком?

— Да, — сказала она убежденно. — Со мной ему было хорошо.

— Расскажите, как складывались ваши отношения. Сразу удачно или трудно? Были ли осложнения?

— Осложняла только Кротова.

— Каким образом?

— Он считал себя обязанным ей. Как будто можно любить из благодарности!

— Так он говорил вам?

— Нет. Это я ему говорила.

— Вы думаете, что понимали его? Ведь с Тихомировым было трудно, наверно? С двумя женщинами жизнь не сложилась.

— В этом он не виноват. Он был хороший. Просто ему не везло, повторила Светлана. — Ему нужна была не такая женщина, как они…

Из записной книжки Антона Тихомирова:

"Удивительно, как быстро я забыл Ир. Даже о сыне почти не думаю. А ведь когда мы поженились, я был уверен, что это на всю жизнь. Конечно, Ир. оказалась далеким от меня человеком, очень приземленным, но мне она не сделала ничего плохого. Я никогда не испытывал к ней враждебности, и тем не менее она больше не существует для меня. Это обидно. Обидно потому, что, вычеркнув из жизни ее, я потерял и ту часть своей жизни, которая была пройдена вместе.

Но главное — мысли, которые приходят в голову о любви вообще. Почему то, что казалось дорогим, обесценивается до нуля? Значит ли это, что подвиги всевозможных Ромео и Джульетт — лишь ненормальные отклонения? Срабатывает механизм продолжения рода и отключает разум? Но "продолжать род" в самом непосредственном и вульгарном смысле мы можем и независимо от любви. Зачем же психозы и иллюзии?

Как далеки мы до сих пор от понимания наиболее сложных процессов в человеке. Говорят о необъятных перспективах генетики, но при моей жизни мы вряд ли уйдем дальше умения предостерегать от производства на свет дебилов. До глубинных процессов, определяющих личность, а не плоскостопие, дотянутся, в лучшем случае, внуки. А нам по-прежнему остается вместо науки философия. И никто мне не скажет, как сложатся мои отношения с Инной через год. А впрочем, если бы это можно было узнать, я побоялся бы заглядывать в будущее. Когда я таскал трехпудовые мешки, чтобы заработать на апельсины для беременной Ир., я б не поверил никакой машине, отгадавшей правду. Хорошо, что такой машины нет и сегодня. Но с другой стороны, должны ли мы прятаться от фактов, как страусы? Люди изживают в себе друг друга не потому, что не сошлись характерами. Зачем же лицемерить, взваливая вину на любимого недавно человека? Или хотя бы на самого себя?"

— Ему нужна была не такая женщина, как они.

— А что вы знаете о них?

— То, что он рассказывал. С женой они учились в одной группе. Она была старостой, и ее прикрепили к Антону, потому что он считался пассивным — не ходил на собрания, не занимался спортом. А она активистка. Он так и говорил: "Она полюбила в порядке шефства. Слишком серьезно воспринимала комсомольские поручения. Но, выйдя замуж, решила, что теперь-то уж я спасен окончательно, и забыла обо мне. Стала вытаскивать из прорыва очередной объект — пришкольный участок".

— Может быть, это жестоко? — спросил Мазин.

— Нет, он не говорил о ней плохо.

— А об Инне Кротовой?

— Я ж сказала. Он считал себя обязанным…

— А вы ревновали?

— Зачем? Мне нравилось, что он порядочный человек. Он мне все рассказал, когда объяснился. Даже это лишнее было, и мне неприятно было слышать. Но он не хотел никаких обманов с самого начала. И я это поняла. И он вообще вел себя очень хорошо. Не лез, как это теперь принято. Мы были в театре, а потом гуляли, и он мне все сказал. Мы смотрели пьесу про девчонку, которая полюбила женатого. Когда мы вышли, я хотела поговорить об этой пьесе, но видела, что ему нужно сказать, и ждала, не хотела мешать.

Антон сказал так, вроде в шутку:

— Видите, Светлана, как опасно полюбить мужчину с прошлым.

Она смолчала.

— Но и однокурсника, по-моему, тоже не лучше.

— Почему?

— В этом возрасте люди мало знают жизнь и чаще ошибаются.

— Ошибаться в любом возрасте можно.

Он не знал, как продолжить. Светлана решила помочь ему.

— По-моему, нет таких людей, которые бы не ошибались.

— Да, — обрадовался Антон. — Я тоже… много ошибался.