Страх - [11]

И вот моя мать, не долго думая, повезла меня… Повезла, как она сказала мне, в клинику — на консультацию. Там со мной почти и не разговаривали.

— У вас бывают галлюцинации? — Ручка, не дожидаясь ответа, ходила по бумаге. — Слуховые? Зрительные?

Не было у меня никогда никаких галлюцинаций!

Но все было предрешено. После короткого опроса, при котором мои ответы никакого значения не имели, канцелярский лист был заполнен, был сделан знак рукой, и санитары просто пошли на меня.

Там, в дверях палаты, куда они притащили меня, уже ждала женщина-психиатр с исступленными, странными глазами. Я сказала, что хочу войти в палату сама, не насильно, пусть меня выпустят. Она кивнула, и руки моих тюремщиков разжались. Я вышла из клиники и пустилась бежать…

Больше мать своих попыток не повторяла. Я окончила институт, вышла замуж, родила сына. А теперь мой сын — почти в том возрасте, в каком я была, познакомившись с моим будущим мужем! Ну как же можно — целую жизнь сравнить с короткой встречей в автобусе, с поверхностным автобусным разговором с «общественницей»?

И еще: мой муж — он знает всю мою жизнь с ним — не может все-таки забывать, что всю свою жизнь я много и довольно плодотворно работала. Уже один этот факт говорит в мою пользу. Надо ли меня запирать?

Конечно, там, в Москве, не вся моя работа давала отдачу: часть ее шла в письменный стол. Оставалась в одном экземпляре. И страх был, постоянный страх: что не только-этот единственный экземпляр заберут, но и меня заберут. Ведь поэтому, вернее, и поэтому — мы и уезжали!

Конечно, очень может быть, что муж устал от меня. Устал… Но разве мой конец, мое последнее отчаяние, моя душевная смерть, насильственное заточение (такому подвергся Петя) — может принести ему облегчение, дать, наконец, желанный отдых? Разве он может стать после этого счастливым? Неужели он больше совсем не любит меня? Но ведь он до сих пор говорит мне о любви… Зачем?

Он, конечно, считает, что без него я пропаду, одна я жить не в состоянии (я действительно совсем неприспособлена к жизни), а так — он больше не в силах, к тому же и для меня, считает он, это не жизнь, а мучение, а значит — надо что-то делать. Вот почему он приглашает «общественницу» — наверняка у них договоренность была о ее приходе! Вот для чего он выходит в другую комнату, давая мне возможность выговориться перед ней… Пусть, дескать, убедится в моей ненормальности. Но я — смолчала! Да-да, я смолчала. Я ни разу не спросила ее: где мы живем, в Израиле или нет? Я вела себя сдержанно. Тем более, что я и сама понимаю: живем-то мы в Израиле. Но… В любой стране многое от семьи зависит, я Вам уже сказала. То есть все в ее руках. И как только муж не понимает: я достаточно нормальна для того, чтобы объясниться со мной. Не надо никаких уловок.

И все-таки счастливец — Петя. Правда, его забрали… Да, да, они его забрали. Но Петя отлично знал, почему его забрали. Он был из неугодных… И у него — любящая, преданная жена. Она приходила ко мне читать его тюремные больничные письма, — никогда, никогда не позабуду я этих писем! И можете быть уверены: Петина жена приняла бы его домой в любом состоянии, даже будь он действительно невменяемым…

Я утомила Вас своими проблемами. Это эгоизм, эгоизм… Ах, если бы от Вас — письмо! Но ящик почтовый — пуст, как всегда — пуст. Только вокруг него — соседи.

Знаете ли Вы о судьбе поэта Некипелова? Он жил в городе Камешково, Владимирской области. Подобно мне, он не был никаким «борцом» и тогда, не распространял своих стихов. И все-таки его забрали. Обыск… И единственный экземпляр его стихов, из ящика письменного стола — забрали. И его — на психиатрическую экспертизу, а затем, затем — Вы понимаете сами… Так что у страхов моих есть основания, есть! Совсем не обязательно бегать с палкой по улице для того, чтобы быть вычеркнутым из жизни… О, я на таком острие, на таком острие! И как нарочно, мне недавно в местном письме прислали статью о Некипелове. Что это, намек? Предостережение? Статья так и называется: «Арест поэта Некипелова».

Послушайте, нельзя же так. Ведь я совсем не мрачный человек. Зачем же меня выбрасывать из жизни? Ведь я еще многое могу. Ведь любой пустяк меня может обрадовать, а рассмешить меня вообще ничего не стоит. Я неприспособленный человек? Но ведь в этом для мужа никакой неожиданности нет. К тому же я и дома прибрать могу, и приготовить могу, если надо — и постирать… Неужели мне, мне одной нет места среди свободных, нормальных людей? И для чего мне присылают такие статьи, как о Некипелове? Не без умысла, это-то уж ясно, не без умысла! Господи! Да когда же кончатся все эти намеки?

Да для чего же приглашать тетю Машу? Для чего ей осматривать нашу квартиру? Ведь есть же такт, обыкновенный такт! «Общественница» — это только ширма. Лекция — это ширма… Она, эта Маша, не санитарка, нет. Кто же она, кто? Возможно, она медсестра…

И для чего им так долго со мной возиться? Столько тонкостей. «Не найдется ли у вас чего-нибудь почитать?» Можно бы и не церемониться, если муж мой все для себя решил и все для меня так плохо.

Кажется, когда они, наконец, за мной придут, я почувствую облегчение… Вот эта присланная мне статья о Некипелове — не первый ли звонок? Дескать, знай, что тебя ожидает. И стихи его — такие светлые, ясные. Будто бы из моего сердца.