Страдания князя Штерненгоха - [3]

Старик расхохотался — хлопнул меня по плечам так, что я чуть не свалился со стула.

— Раз ты такой олух, что решил стать ее супругом и моим зятем, мне хочется поболтать с тобой. Считать своим кровным детищем гнилое чудовище? Черт знает, какой пень, черепаший самец или болотный дух обскакал мою старуху.

— Фу, фу, фу!

— Она тоже была такое длиннющее, белое, немое страшилище. Все ночи напролет бродила по комнатам туда-сюда — топ, топ, топ… Даже теперь, хотя она 10 лет назад околела, она приходит по ночам к моей кровати и шепчет: «Люби Хельгу, береги ее, ты не ведаешь, чем владеешь». Но я гляжу на нее в упор, палю в нее из пистолета, и она рассеивается как туман. Мне хотелось бы иметь, как полагается, сына, настоящего мужчину, или хотя бы — на безрыбье и рак рыба — девчонку как огонь; а что получилось? Единственный бракованный товар, которым осчастливила меня ведьма. Как нарочно, сплошная гниль, первостатейная. Разве это может быть моей дочерью, моей?.. Ну — пока она была маленькой, она была другой — дикой: иногда мне казалось, что чересчур. Но за это я никогда ее не наказывал, даже хвалил, хотя из-за нее меня несколько раз вызывали в управление. Только когда ей было 10 лет, я выпорол ее однажды как следует, но не в наказание, а просто так, потому что захотелось. И с того дня она совершенно изменилась. Вся ее буйность и веселость пропали! Она прекратила разговаривать и почти перестала есть, вешала голову, точно плакучая ива, и чахла, чем дальше, тем больше. Я думаю, она раньше любила меня, но, обманувшись во мне, как бы обманулась во всем мире; удивительно — из-за такого пустяка! Я потом несколько лет ни разу до нее не дотронулся, надеялся, что это пройдет — так ведь нет же! Все хуже и хуже было! Ну, и тогда я решил: что тебя туда привело, то тебя оттуда и выведет — как это случается у безумцев или у немых. И с тех пор я стал лупить ее ежедневно. Все напрасно, она увядала все больше, у нее как бы мозги перестали варить. На все ей наплевать, все ей безразлично, бродит как потерянная, проклятая душа не от мира сего. Всего лишь раз, слава Господу Богу, она, быть может, немного опомнилась: я увидал ночью, как она крадется к моей кровати с ножом в руке; когда она заметила, что у меня открыты глаза и что я спокойно гляжу на нее, она повернулась обратно и как ни в чем не бывало ушла в соседнюю комнату. Я выскочил, побежал за ней — она лежит и спит. На следующий день я так ничего и не узнал от нее; так что до сих пор не ведаю, хотела ли она действительно укокошить меня или просто на нее нашел лунатизм, а, может, это было мое видение или просто сон… Вот какие дела, князек ты мой глупый. Все еще хочешь ее?

— Сперва перестань мне тыкать! — заревел я, только для того, чтобы противостоять ему, хотя услышанное и наполнило меня ужасом и сомнениями, и воскликнул: — Да, хочу! Безусловно, она замечательное существо, раз такой человек, как вы, находит ее плохой, вы — изверг, доведший ее своими бесчеловечными пытками до такого состояния! Стыдитесь!

— Какое рыцарство в таком голубочке! Ну, ты будешь для нее настоящим муженьком! Ха-ха! Но осторожно, осторожно — кто знает, что еще из нее вылупится; может, мистический дракон или ходячий труп — может быть, это будет весьма интересно… Так оставь меня наконец в покое и беги скорее к священнику, беги, беги!

И он вытолкал меня за дверь. А я — мне до сих пор за это стыдно — весьма покорно спросил его:

— Но как мне объяснить себе, что вы, хотя и мечтаете избавиться от дочери, так обращаетесь с ее поклонником, что мне донельзя хочется бросить все это лишь для того, чтобы лишиться счастья заполучить такого приятного тестя?

— Что? Ничего в мире, даже постоянное созерцание этой стервы, не сможет заставить меня не обращаться как приличествует с такой тряпкой, негодяем, тряпконегодяем!

Теперь уж я действительно рассвирепел.

— Ты, мужлан! — заорал я с внезапной храбростью. — Как ты разговариваешь с первым человеком империи? Ну, погоди! Завтра же у тебя отнимут пенсию, тебя посадят, и в тюрьме жандармы будут колотить тебя, пока не почернеешь! А руки твоей дочери мне не надобно!

И я выскочил вон, мрачно, но бурно счастливый оттого, что все это безумное дело сбыто с рук. Но не успел я очутиться на лестнице, как он выбежал за мной и со страшной силой втащил меня обратно. Перепуганный, опасаясь худшего, я даже не сопротивлялся этому явному безумцу. Но его как бы подменили, и он заныл:

— О Ваше Сиятельство, не гневайтесь: когда вы изволили ко мне войти, со мной приключился нервный припадок, на меня нашло затмение духа. Тысяча чертей! — заорал он и ударил себя кулаком по зубам, — но сразу же заныл снова: — Я почитаю ваше сиятельство в высшей степени, возвышенность духа озаряет ваш лик — тьфу! Я бесконечно счастлив, что вы мне, нищему, червяку, недостойному поглядеть на вас, сделали такое замечательное предложение! Простите милосердно!

— Ну, ну, ну, — охал я, отчасти успокоившись, отчасти опасаясь, что моя непримиримость снова вызовет взрыв безумия.

— Вы настаиваете на своем предложении, не правда ли? — канючил он, молитвенно сложив руки.