Страда - [4]

Ради родимого поля

Можно ли сердце беречь?

4

Можно ль тому удивляться,

Что мы вернулись опять?

Поле кричало нам: «Братцы!» —

Руки тянуло обнять…

МАТЬ

В тот вечер холодный,

В тот вечер

Ты долго за ротою шла.

Как ворон, на скорбные плечи

Садилась чернющая мгла.

С бойцами усталыми рядом

Ты шла далеко за село

И вслед

Всепрощающим взглядом

Глядела, глядела светло.

Мы в ливни ходили стальные

И видели:

Рядом ты шла

По гневной великой России,

Спасала в минуты лихие

И совестью нашей была.

ПОБРАТИМ

Бывает, пооблепит лень

Тягучей паутиною…

Тогда — как совесть —

Давний день

Встает с тропой лосиною,

С медвежьей Васькиной спиной —

И я за ней,

Как за стеной.

Ты мог послать на мост меня —

На страшное и вечное.

И все же сам

В разгар огня

Ушел тропой приречною.

Ушел,

Чтоб я остался жить:

Довоевать и долюбить.

Не знаю:

Дрался ль за двоих

В те годы горевые?

Но помню я,

Что болью

Стих

Обжег меня впервые.

С тех пор,

Василий, побратим,

В тяжелый час

И в светлый миг

Я помню тяжкие пути,

Что наперво душой постиг,

И твой последний,

Главный бой, —

Он стал мне клятвой

И судьбой!

Тот бой несу,

Что крест литой,

Как взрыв, в душе упрятанный,

Стал радостью и маетой, —

В крови,

Да незапятнанный.

Василий,

Он тебе под стать, —

Мне совесть по нему сверять!

ПАРТИЗАНЫ

С плеч избитых,

С израненных спин

Дула черных зрачков

Не сводили.

В ельник частый

За дальний овин

На расстрел партизан уводили.

Над землею

Кровавый восход,

Стыл над гумнами месяц глазастый.

Два мальчишки

В последний поход

Отправлялись по хрусткому насту.

Шли раздетые,

Шли босиком,

След багровый в снегу оставляли.

Их в деревне за каждым окном

Наши матери благословляли.

Сколько пролили женщины слез,

Пряча скорбные очи в косынки…

А у них

Даже в жгучий мороз

В потемневших глазах

Ни слезинки!

На висках седина —

Не беда:

Время

Знаком отличия метит

Тех, кто клятву великую дал

Быть за волю Отчизны

В ответе.

ПЕРЕД АТАКОЙ

Потускнела заката медь,

Край передний во тьму погружен.

На дыбы привстал, как медведь,

У сожженной деревни клен.

Близко утро,

Но нам не до сна:

Пробегает мороз по спине.

Будто каменная,

Тишина

Надавила на плечи мне.

Ты поймешь меня, друг, всегда,

Сам окопную знал тишину,

Сам в минуту прожил года,

На войне ожидая войну.

ВДОВА

Дорогие, да сколько ж вас

По российским бескрайним далям

Незабвенных своих провожали

В лихолетья набатный час?

…Вот ведь время-то как течет!

А давно ли, кажется, было!

Ничегошеньки не забыла,

Свято верила: мой придет!

А потом — извещенье:

«Андрей…»

Ох, как сердце твое кричало!..

Сколько ты ночей отмолчала,

Неприкаянной,

Сколько дней?

Только время, как мудрый врач,

Ножевые, душевные раны

Врачевало.

И поздно ль, рано —

Звонче радость,

И тише плач.

НА ЛИНИИ МАННЕРГЕЙМА

Я приемлю это запустенье,

Прошлого вдыхая горький чад:

В два обхвата стены Маннергейма,

Чахлою испятнаны сиренью,

Будто спины мамонтов, торчат.

Из-под сосен смотрят амбразуры —

Не страшней пустых барсучьих нор.

А представь: из этакой вот дуры

Бьют по наступающим в упор.

Под прямым, кинжальным, перекрестным

Снег едва ль от смерти заслонит.

Люди, как подкошенные сосны,

Падали в искромсанный гранит.

Политых хмельной солдатской кровью,

Сколько здесь покоится могил!

Лишь ракитник горестно, по-вдовьи,

Голову над ними приклонил.

Время боль утрат не притупило…

Знаю я, что не когда-нибудь,

А теперь

Растет такая сила,

Чтоб народы к братству повернуть.

Верю я, что люди запустенью

На святом совете предадут

Так же вот, как стены Маннергейма,

Самый страшный — атомный редут.

О СЕБЕ

Деревни вдоль реки,

Как поезда,

С проулками,

С ольховым ломким тыном…

Мне по душе

В вагонах тех езда.

Но, кажется,

Я снова опоздал:

Прослыл в своем селенье

Блудным сыном.

Но в чем моя вина?

Безус, простоволос

Из дома бросился,

Что из вагона, —

И кубарем скатился

Под откос.

А поезд громыхал

По перегонам.

Я шел в огонь,

Вжимаясь в землю, полз,

От злости в голос выл,

Совсем по-бабьи.

Деревню,

Как потрепанный обоз,

Бросало, будто в пропасти,

В ухабья.

Что человек усердно натаскал,

Как муравей,

По бревнышку веками,

Подмял огнем

Орды откатный вал,

Попробуй вновь

Дома поднять руками!

На тех печищах

Бабы, старики,

Не изменив

Привычкам и заботам,

Ложили не венцы —

Смолистые венки,

Осыпанные, как росою,

Потом.

А я тогда

На Балтике служил

В заглавном чине

Старшего матроса.

На вахте

Потихонечку тужил

По августовским

Выбеленным росам.

Мне говорили:

Ты свое бревно

Кладешь в тот сруб

Невидимо и скромно.

Сберечь границу —

Это все равно,

Что выстроить деревни

Для бездомных.

Я верил:

Это так,

Но все же знал:

Не топорище

Взгорбило ладони,

Не мною

Новый выстроен вокзал,

В полях объезжены

Стальные кони.

И я пришел

К началу всех начал:

Ходил на промыслы,

Пахал, ковал подковы.

И даже, каюсь,

Дедов поучал,

Как хлеб растить

Или кормить корову.

Но до сих пор

В тот поезд не попал,

Который не подвластен расписанью:

То ль проскочил разъезд,

Иль попросту проспал

И на вокзал приехал

С опозданьем…

И тешусь только тем,

Что новая строка

Деревне-поезду

Поможет выйти в кручу,

Что стих прочтет

Земляк наверняка

И обо мне

Подумает получше.

ПРЕДЗОРЬЕ

«За рекою песня вешней птицей…»

За рекою песня вешней птицей

Крыльями взмахнула, поднялась.

Закружила, на душу ложится,

Полоняет песенная власть.

Из деревни, спрятанной когда-то

В темь лесов потомком кривичей,

Вдоль домов, заулочком горбатым

Вымахнула силою крылатой

В царство звезд и солнечных лучей.