Страбон - [10]

Но все это — впереди. А пока во взбудораженном Риме Страбон завязывает полезные знакомства, посещает знатные дома. И изучает город. Конечно же, он обращает внимание на необычный столб, воздвигнутый на Форуме. Это ведь тоже наследие Юлия Цезаря. Стремившийся к установлению строгого порядка, правитель Римского государства решил измерить всю его территорию. Этим занимался по его настоянию астроном Созиген, пригласивший из Египта специальных землемеров. Дороги были снабжены указателями — каменными столбами, обозначавшими расстояние в милях (римская миля — 1480 метров) от Римского форума. Мероприятие завершилось уже после гибели Юлия Цезаря (на севере Италии, в Африке и на Востоке) и оказалось полезным не только для администрации. Выиграли ученые. Выиграли и путешественники.

С конца I века до н. э. странствовать стало намного удобней. Именно тогда туризм делается привычным и модным. Особые бюро предоставляли желающим указатели, справочники, путеводители. По ним легко было определить маршрут, места, где есть гостиницы, расстояние и стоимость поездки. Географические карты не вывешивались — ими успешно заменяли стенную роспись. Одна из таких карт украшала стену римского дворца. Походные же справочники приобретали иногда довольно изысканную, хотя и неожиданную, форму — например, серебряного сосуда, на котором обозначен маршрут от Гадеса (Кадиса, на юге Испании) до Рима с указанием всех промежуточных станций и расстояний между ними.

Италию Страбон изучил основательно — и не только по путеводителям. Он читал и научные сочинения, и «Периплы», в которых описывались берега различных морей, и предназначенные для мореходов «Гавани», похожие на нынешние лоции. Не пренебрегал он и распространенными в ту пору произведениями особого жанра — «рассказами путешественников», которые, по замечанию одного из исследователей, были «оборотной стороной географии». Тип подобных рассказов установил Антифан из Берги (III век до н. э.), вполне серьезно поведавший читателям о стране, где так холодно, что осенью слова замерзают в воздухе и вы не услышите, что сказано, пока весной они не оттают. «Это — бергская история» — такую поговорку придумали греки для обозначения явной «утки». Но и среди фантастических вымыслов Страбон старался отыскать зерна истины. Для этого приходилось сравнивать, сопоставлять известия разных авторов. А еще лучше — проверять самому.

И Страбон ездил.

Один и в сопровождении друзей, которыми обзавелся в Риме (среди них — полководец Публий Сервилий Исаврийский, историк Феофан Митиленский, сопровождавший в походах Помпея, будущий префект Египта Элий Галл и, возможно, поэт Гораций). Страбон не знал еще, чему посвятит себя, но уже тогда тщательно собирал все, что относится к истории и географии. Руины говорили ему о многом. Он заметит позднее: «Находятся охотники посещать эти и другие места, потому что люди страстно желают видеть хотя бы следы столь славных деяний, подобно тому как они любят посещать гробницы знаменитых людей».

Страбон будет странствовать всю жизнь. Он обойдет и изъездит Каппадокию и Фригию (в Малой Азии), побывает в горах Тавра и у подножия Кавказа, на берегах Ионии (в Эфесе), на Кикладских островах, в Коринфе. Обо всех этих местах он столь же подробно повествует, как и о других, добавляя лишь одну фразу: «Когда я там находился…» Увы, ни разу не сказал он так об Афинах.

«Сам город Афины представляет собой скалу, находящуюся на равнине и окруженную строениями. На скале расположены святилище Афины, древний храм Афины Полиады[8] и построенный Иктином Парфенон,[9] в котором стоит статуя Афины из слоновой кости — произведение Фидия.[10] Однако если я начну описывать множество достопримечательностей этого города, воспетых и прославленных со всех сторон, то боюсь зайти слишком далеко и отклониться от поставленной в моем сочинении темы».

Вот все, что говорится о самом знаменитом городе Эллады. Ошеломляющая сдержанность. Тем более удивительная, что, вообще-то говоря, Страбон весьма обстоятелен, подчас многословен, не отказывается от красочных деталей и охотно пускается в исторические и мифологические экскурсы.

Какому-нибудь незначительному острову или городу он щедро отводит десятки строк. А слава, например, Милета или Эфеса, Крита или Лесбоса, тоже не раз воспевавшихся поэтами, отнюдь не удержала Страбона от их подробной характеристики. Что же мешало ему спокойно, без художественных красот описать Афины? Возможно, именно о них он не хотел повествовать с чужих слов. А своих не нашлось. Ибо в этом городе он, судя по всему, так и не побывал. Как не попал в Дельфы, Олимпию, Спарту, о которых рассказывает тоже крайне скупо и словно нехотя.

Что это — своеобразный протест против модного в ту пору паломничества в Грецию? Или нежелание подвергать себя рискованному испытанию разочарованием?

Разочаровываться было от чего.

Эллада, склонившаяся покорно перед македонским баловнем судьбы, — страна, ставшая ареной гражданских войн между римскими правителями, опустошенная и вытоптанная римскими легионами, сохранила лишь тень былого величия. Ей фатально не везло — она постоянно ставила не на ту карту. И оказывалась в проигрыше: те, с кем она связывала судьбу, терпели неудачи. И Греция расплачивалась дорогой ценой. Исчезали целые города. Когда-то Александр Македонский стер с лица земли непокорные Фивы. Об этой варварской расправе говорили многие-многие десятилетия спустя. Во II–I веках до н. э. приходили в запустение, хирели целые области, жители покидали привычные места; некоторые районы Пелопоннеса обезлюдели, жизнь в них почти замерла.