Стойкость - [18]

— Ставка, — продолжал Анастас Иванович, — принимает меры к деблокированию Ленинграда со стороны станции Мга, о чем дано распоряжение командующему 54-й армией маршалу Кулику. Передайте привет Ворошилову и Жданову и чаще информируйте ГКО.

От Микояна я пошел к Поскребышеву. Его кабинет находился здесь же, в Кремле, в другом конце здания. А. Н. Поскребышев сидел за столом и внимательно рассматривал бумаги. На мое «здравствуйте» он кивнул головой и, сказав «садитесь», продолжал работать. На столе лежали шифротелеграммы, разложенные на пачки. Некоторые из прочитанных бумаг Александр Николаевич клал в папку с надписью «Для доклада», очевидно особо срочные. Через несколько минут Поскребышев вышел из-за стола, взял папку для доклада и прошел в другую комнату.

Вид у него был очень усталый, лицо серое, глаза запавшие, воспаленные. Да, подумал я, только прочесть такие груды бумаг какого труда стоит, а ведь сюда поступают особо важные донесения с фронтов, требующие немедленного принятия мер. Не мудрено, что он выглядит постаревшим и усталым.

Через 5–7 минут Поскребышев вернулся.

— Вы можете лететь, — сказал он, — мандат вам будет доставлен.

Хотелось спросить его об обстановке, но не решился. Лучше, подумал я, не вступать в разговор, все равно Александр Николаевич ничего не скажет, да и времени у него нет.

Самолет поднялся с Внуковского аэродрома и взял курс на Череповец. Здесь сделал посадку. Командир корабля ушел в здание аэропорта для выяснения обстановки и долго не возвращался, а вернувшись, сообщил, что полет разрешили только до станции Хвойная.

На аэродроме в Хвойной было людно, все ждали случая улететь в Ленинград, но на транспортные самолеты, до предела заполненные военными грузами, никого не разрешали брать. Пришлось представиться майору, командиру авиаотряда, и просить его как можно быстрее переправить нас в Ленинград. Со мной был полковник интендантской службы Д. И. Кокушкин, прикомандированный Наркоматом обороны в помощь мне. Майор стал объяснять, что лететь без сопровождения истребителей опасно, а их нет, и просил нас подождать до следующего утра.

— Погода для «мессершмиттов» благоприятная, далеко видно, облачность высокая, — добавил он.

Доводы были резонные, но мы не могли согласиться. Потеря одного дня много значила для нашей предстоящей работы. Видя нашу непреклонность, майор с неохотой разрешил вылет. Он подошел к одному из шести подготовленных к полету самолетов, переговорил с пилотом и дал нам знак на посадку.

Мы кое-как уселись среди тяжелых ящиков. Вскоре все шесть самолетов поднялись в воздух. Вооруженные пулеметами, они прикрывали друг друга и шли на бреющем полете — 3–4 метра над водой. Такая тактика позволяла значительно уменьшить опасность нападения «мессершмиттов», карауливших наши одиночные самолеты над озером. Группа транспортных кораблей обладала мощным, кучным огнем, и враг остерегался нападать на них.

Командир самолета, старший лейтенант, пригласил меня в кабину пилотов. Из нее было хорошо видно, как справа и слева на близком расстоянии от нашего корабля летели два других, одинаковых с нашим самолета. Такое же звено следовало за нами. Каждая машина тянула более двух тонн груза, то был предельный вес для ЛИ-2.

— Сколько вы делаете рейсов за день? — спросил я.

— Два, — ответил пилот.

— Устаете?

— Конечно. Но мы рады, когда успеваем сделать три оборота: доставляемые нами грузы помогают артиллеристам громить вражеские позиции.

Разговаривая, командир корабля Александр Данилович Калина пристально следил за небом. Зоркий глаз летчика далеко видел и все примечал. И как бы отвечая на мой незаданный вопрос, он сказал: «Мессершмитты» скрываются за облаками, сверху им легче нападать».

Вскоре в дымке солнечного утра показался Ленинград. Приземлились мы на Комендантском аэродроме. Перед нашим прилетом авиация противника бомбила его, но взлетная полоса не была повреждена. Прощаясь, старший лейтенант, пожимая мне руку, сказал:

— Если потребуемся, дайте знать, — выполним любое задание.

Коренастый, собранный, с энергичным лицом, он располагал к себе. Случилось так, что с ним мне пришлось встречаться в разных условиях, видеть и наблюдать, как он самоотверженно выполнял свой долг. Но об этом несколько позже.

9 сентября мы прибыли на землю осажденного Ленинграда и прямо с аэродрома поехали в Смольный. На улицах людей было мало. Лица озабоченные, угрюмые. Вокруг рвались вражеские снаряды. А погода стояла на редкость чудесная. Солнце озаряло дома, парки. Листья на деревьях горели яркими красками золотой осени. Неповторим в своей красоте Ленинград! Много пришлось мне видеть городов на белом свете, но равного ему не встречал.

Приехав в Смольный, я сразу же пошел к командующему фронтом К. Е. Ворошилову. Его кабинет находился на втором этаже, недалеко от большой парадной лестницы. У командующего в это время был А. А. Жданов. Состоялась короткая беседа. Разговаривать с ними мне раньше не приходилось. Я волновался. Как они отнесутся к моей необычной миссии — контролю за расходованием продовольствия. Они встретили меня доброжелательно, и мне не потребовалось излагать цель своего приезда.