Стойкость - [21]

— Я приехал посмотреть Юткевича,— донеслось до Станислава сказанное генералом, и Станислав понял, что отец занимает в беловской армии не последнее место.

Затаив дыхание, следил Станислав за сценой. Тихо и мелодично запели флейты, приглушенно, бархатисто про­звучал фагот, скрипачи придержали свои смычки — и в разноцветных лучах прожекторов появилась Эльга Райх. Очарованный зал, казалось, онемел. Легко, как бы заметая следы своего нежного полета ритмичным подрагиванием газовой вуали, двигалась по сцене актриса. Вслед за ней широкими прыжками шел Юткевич. Он словно бы гнался за неуловимым существом, а оно, выскакивая из его рук, устремляло свой полет все дальше и дальше. Вдруг кто-то коснулся плеча Станислава, Он вздрогнул и обернулся.

— Пардон, вы — его сын? — спросил шепотом молодой человек с подведенными глазами.— Я так и думал. Мне перед самым выходом сказали, что я должен уступить место маэстро Юткевичу.— И он перевел печальный взгляд на сцену.

— Вы танцуете с Эльгой Райх? — догадался Станислав,

— Да, я танцую с ней. Но сегодня мне сказали: успо­койтесь, молодой человек, не надо волноваться. Простите, но ваш отец — деспот. Разве ему танцевать с Райх? У него старческое, вялое тело.

Станислав удивленно взглянул на актера. Тот как-то печально усмехнулся. У него неприятно дрожала нижняя губа.

— О мастерстве отца я высокого мнения,— тихо, но резко произнес Станислав и повернулся к актеру спиной.

— Я не отрицаю этого. Но его ценят у нас прежде всего за его дипломатические, политические способности... — В голосе слышна была ирония, и Станислав заста­вил себя сдержаться, чтобы не оскорбить нового своего знакомца.

...И потянулось сквозь дни и ночи, недели и месяцы тяжелое, как проклятие, бездумье. Рассудительность дремала, ленивой чередой брели мысли; наступила апатия, безволие. Лишь изредка овладевали плотью какие-то более определенные желания. И случалось это тогда, когда оча­ровательная Эльга всматривалась в него узкими, длинными своими глазами, когда солнце горело в рыжих ее волосах. Но, анализируя свои желания, он приходил к одному неопровержимому и окончательному выводу: ему было завидно, что отец мог обходиться с нею так легко я запросто, подчеркивая каждым своим жестом, что он сделал для нее, Эльги Райх, все, что до появления Павла Юткевича бытие ее равнялось нулю, что вес и достоинство ее, как женщины, как актрисы, возросли и повысились только благодаря ему, Павлу Юткевичу. Зависть преследовала Станислава, подавляя все остальные чувства, зависть владела его духом и телом.

Павел Юткевич исподволь, но упорно приближал к себе сына. И прибегал теперь к иным средствам, чем когда-то.

О разногласиях былых лет сын с отцом попросту не вспо­минали, прикидываясь, будто жизнь у них всегда была ров­ной, устойчивой. У отца откуда-то нашлось множество ла­сковых и теплых слов, адресуемых сыну, отец придумывал для сына разные занятия, выводя его из одиночества.

По утрам отец приходил к сыну, садился на край по­стели, и от его фигуры веяло здоровьем и силой. Сын ма­шинально подтягивал одеяло, сын почему-то краснел, сын испытывал неловкое чувство от того, что отец сидит близко, что отец нагой. Ему казалось, что отец является сюда лишь для того, чтобы похвалиться своим сильным и тренированным телом. Станислав прикрывал веки, при­отворялся спящим, но отец тормошил его, посмеивался над девичьей его застенчивостью. Отец срывал одеяло, больши­ми ладонями хватал сына за плечи, с хохотом тряс его.

— Поднимайся, поднимайся! Хватит киснуть. Сейчас придет Эльга, и мы начнем тренироваться. Вставай!

Станислав тянулся за трико, отец вырывал его из рук, швырял в противоположный угол комнаты.

— Трусы! Только одни трусы!

Потом в дверь осторожно стучалась Эльга, желая доб­рого дня, и, заслыша ее голос, Станислав чувствовал, как лицо его заливается краской, а отец при этом подмигивал левым глазом.

— Раз, два, три! Раз, два, три! Маэстро, повторите нок­тюрн. Эльге нынче снился эскадрон гусар, и у нее немнож­ко усталое тело. Повторите, маэстро. Ей нужно набраться сил.

Меланхоличный пианист откидывал рукой липкие во­лосы, назойливо спадавшие на глаза, легко касался кла­виш и, прислушиваясь к мягким звукам инструмента, в задумчивости опускал веки.

Эльга Райх повторяла сложный хореографический ри­сунок, а Павел Юткевич следил за нею, и в глазах его загорались загадочные огоньки.

Однажды утром, во время тренировки, Станиславу вы­пало репетировать вместе с ней. Пианист по-прежнему щулился. Словно живое существо, вздыхало фортепиано.

В разгар танца Станислав, не доведя до конца па, остано­вился. Эльга Райх вскинула на него удивленный взор:

— Вы сбились?

Станислав покачал головой:

— Вы спутали.

— Я? — щеки Эльги вспыхнули.— Я не путаю. Вам это показалось.

Он приблизился к ней, взял за руки, заглянул в глаза.

— Почему вы чураетесь меня? — глухо прозвучал его вопрос.— Неужели вы не замечаете, что мне досадно ви­деть отношение отца к вам? Разве вы не видите, как тяже­ло мне?

Эльга попыталась высвободить руки, а он вдруг прив­лек ее к себе, и она ощутила сильное и гулкое сердцебие­ние в его груди.