Стоя в тени - [10]

Задуманная им новая жертва была благословлена Селией, явившейся ему во сне. Следовательно, она была угодна богам. Души загубленных им людей всегда являлись ему в поворотные моменты его жизни. Юные и прекрасные, словно ангелы, они приходили к нему и в больницу, и в тюрьму. Тени убитых им невинных постоянно витали над ним, облегчая его страдания. Среди них он особо выделял Селию, хотя Белинда, Паола и Бригитта тоже были милы его сердцу. Всех этих красавиц он освободил от тягот бренного мира здоровыми и молодыми, за что их бессмертные души были ему бесконечно благодарны.

Новак снова пригубил отменное каберне и погрузился в воспоминания о той роковой ночи, которая перевернула всю его жизнь. Он овладел бесподобным телом Селии и в момент семяизвержения ощутил непреодолимую потребность нащупать большими пальцами пульсирующие жилки на ее шее и с силой надавить на них.

Она задергалась, побагровев и вытаращив испуганные глаза, хватая воздух широко раскрытым ртом и не произнося ни слова. Но он понял, что она одобряет его действия. Ведь они с ней были словно одно целое, одинаково чувствовали и мыслили, одновременно бились в исступленном экстазе. И вот в благодарность за райское наслаждение, которое он ей доставил, Селия с радостью рассталась со своей земной оболочкой, чтобы продолжать и впредь вдохновлять его на новые эротические подвиги, являясь к нему в видениях.

Сами боги потребовали в ту ночь от него такой жертвы, именно его они избрали для совершения угодного им ритуала, и с тех пор он постоянно доказывал им свою верность.

Особую пикантность эпизоду с удушением Селии придавало то приятное обстоятельство, что она была девственницей. Новак узнал это, когда мылся под душем, и так растрогался, что даже прослезился. Позже он постоянно укорял себя за излишнюю сентиментальность и пытался от нее избавиться, совершенствуясь в ублажении своих ненасытных богов. Но до идеала ему пока еще было далеко, следовало продолжать оттачивать свое мастерство. И он этим регулярно занимался.

Дверь распахнулась, и терраса заполнилась пульсирующей энергией Габора — Новак ощутил ее, даже не обернувшись.

— Выпей со мной, — сказал он. — Насладись свободой! Расслабься! Твоя жажда деятельности ставит всех нас под угрозу. Вино освежит и успокоит тебя, мой пылкий друг.

— Я не хочу вина, — последовал ответ.

— Новак обернулся. На бледном после заточения лице Габора алел рубец. Его когда-то великолепная копна соломенных волос, безжалостно подстриженная тюремщиками, теперь походила на стерню. Но глаза горели, словно раскаленные Ты опять ноешь, Габор? — спросил Новак. — Ты знаешь, что я ненавижу нытье!

— Почему я не могу просто убить их? — прошипел Габор. — Мне терять нечего, я и так до конца жизни вне закона! Мне наплевать, если…

— Нет, мой друг, ты больше не должен рисковать, я приготовил для тебя другое задание! — сказал Новак, загадочно прищурившись. — Ты нужен мне на свободе.

— Я не вернусь в тюрьму! — прорычал Габор. — Живым им меня не взять, я уже принял для этого меры.

— Разумеется, мой друг, иначе и быть не может, — согласился Новак. — Но когда ты немного остынешь, то поймешь, что мой план гораздо лучше.

— Я не доживу до его осуществления, ты ведь знаешь, что я медленно умираю! — в отчаянии воскликнул Габор, перейдя на венгерский язык, понятный им обоим с детства.

Новак поставил чашу с вином на стол, встал и положил свою изуродованную ладонь ему на лицо. Конечно, пластическая операция могла бы помочь, но первозданная красота была безвозвратно утрачена. За это тоже следовало отомстить!

— Ты знаешь, сколько усилий требуется личинке, чтобы выбраться из кокона и превратиться из куколки в бабочку? — спросил он.

— Послушай, мне сейчас не до нравоучительных сказок! — пробурчал Габор и отвернулся.

— Прикуси язык и послушай! — рявкнул Новак, впившись ногтями двух уцелевших пальцев ему в лицо. — Когда куколка напрягается, из ее тельца выделяется жидкость, необходимая для формирования крылышек. Если куколку лишить оболочки раньше срока, то она погибнет, так и не познав радость полета.

— Но какое отношение это имеет ко мне? — удивленно спросил Габор, кривя в болезненной гримасе щербатый рот.

— А ты не догадываешься? — Новак убрал с его лица изуродованную, похожую на клешню руку, и из ранок, оставшихся на коже Габора от его ногтей, выступили капельки крови. — Трудности необходимы. Наказание возвышает.

— Тебе легко рассуждать о наказании, — пробурчал Габор. — Ты не страдал так, как я, отцовские деньги всегда выручали тебя!

Лицо Новака окаменело. Смекнув, что он зашел чересчур далеко, Габор испуганно втянул голову в плечи.

Ему было неведомо, что отец Новака однажды преподал своему сыну суровый урок, навсегда врезавшийся тому в мозг. Новак отогнал болезненные воспоминания и спросил, подняв свою двупалую левую руку:

— Разве это не говорит о том, что и мне приходилось страдать?

Габор стыдливо потупился.

В темнеющем небе пронзительно вскрикнула чайка. Новак оживился и посмотрел вверх. Скоро он родится заново и оборвет все связи с родителями, наконец-то станет свободным от гнета прошлого и будет окружен только богами и ангелами. Но прежде ему предстояло завершить задуманное.