Сторож сестре моей. Книга 1 - [6]

Жалобный голос Виолы, прозвучавший из-за двери спальни, нарушил плавный ход мыслей Марлен. И как раз вовремя. Ее мысли приняли опасное направление.

— Мэм, не могли бы вы прийти попробовать суп?

Набросив халат, она спустилась вниз. Как обычно, Виолу следовало похвалить, чтобы у нее не испортилось настроение. Марлен не сомневалась, что суп обещает быть отменным. Это единственное, в чем она могла быть уверена, когда речь шла о кулинарных способностях ее экономки.

Она велела Виоле заменить свечи в светильниках на новые, пропустив мимо ушей ворчание, что их зажигали всего только раз, а затем поспешила вернуться в свою туалетную комнату и нарядиться в серо-зеленое платье от Армани, которое ей посоветовала купить Луиза.

Шесть сорок пять. Луизе нужно будет выехать из дома лишь через двадцать минут, чтобы успеть к семи тридцати. Луиза всегда была исключительно пунктуальной. Марлен приняла определенное решение и, черпая мужество в продуманных, неискренних похвалах Кика, набрала номер невестки. Было бы лучше, если бы Луиза узнала до своего приезда о письме Наташи, которое, видимо, являлось предметом обсуждения членов семьи и прочих исполнительных директоров компании. А потом они смогут побеседовать на эту тему за те тридцать минут, что останутся до прибытия других гостей.

Когда ее соединили с особняком Луизы Тауэрс и в трубке послышались первые гудки, Марлен уже придумала, как она начнет разговор.

«Вальс конькобежцев»… та-ра-ра-рам пампам-па-па та-ра… Это была ее любимая мелодия, но музыка звучала настолько фальшиво, что резала слух. Анна-Мария чувствовала, что начинается один из приступов проклятой головной боли, мучившей ее так сильно, что Мадам послала ее на обследование к своему собственному доктору, такой головной боли, что в висках стучало: «Опухоль мозга, опухоль мозга…» Доктор рекомендовал ей прекратить есть шоколад и не пить столько красного вина, диагностировав пищевую аллергию, и диагноз каким-то чудом оказался верным. Ни грамма шоколада, гораздо меньше красного вина, и головную боль как рукой сняло — до настоящего момента. «Ой, ой, пожалуйста, Господи, пусть она пройдет».

Та-ра-ра-рам пам-пам… Только когда такты зазвучали снова, Анна-Мария сообразила, что это вовсе не музыка. Это была нелепая мешанина звуков — телефонного звонка и баллады, которую играла старинная, дребезжащая музыкальная шкатулка Мадам. В смятении она представила потрепанную шкатулку, которая замолкла и снова заиграла без всякой видимой причины. Та самая, которую, по словам Мадам, та привезла в юности из Праги и где хранились ее любимые украшения, хотя большой ценности они и не имели. Золотой браслет с выгравированном на нем ее прежним именем и жемчужные сережки в форме миниатюрных флакончиков из-под духов с крошечными золотыми пробками — и то, и другое было подарено ей мистером Тауэрсом в первые годы их брака, о чем Мадам как-то рассказала ей с легким оттенком грусти.

Анна-Мария попыталась заткнуть уши, но не смогла. Ее замутило, когда она поняла, что у нее связаны руки. Руки были связаны за спиной!

— Мадам… Помогите… помогите. — Она попробовала закричать, но не выдавила ни одного внятного звука.

Медленно, будто приходя в себя после наркоза, так пугавшего ее при посещении дантиста, Анна-Мария обнаружила, что лежит связанная, с кляпом во рту и завязанными глазами. Она не могла ни закричать, ни пошевелиться, лишь чувствовала на языке соленый привкус, так как катившиеся градом слезы пропитали тряпицу, которой был завязан рот. Она извивалась, вертелась, крутилась, рвалась и дергалась, но оставалась все в том же беспомощном и безнадежном положении, обливаясь потом и слезами, ибо сознание постепенно возвратилось к ней, и она вспомнила.

Бэнкс уехал на машине Мадам вместе с Пебблером — шофером и телохранителем. Он должен был завезти что-то в бридж-клуб и отдыхать до конца выходных, в то время как Пебблеру надлежало отвезти Кристину куда-то за город, подальше от ее отца, и обе приходящие горничные уже давно отправились по домам.

Анна-Мария снова всхлипнула, вспомнив кареглазого юношу — сущего ребенка — с ангельским лицом, усыпанным веснушками, позвонившего в дверь черного хода. Бэнкс предупредил ее, что из офиса должны принести пакет.

— Отдел информации, — объявил мальчик жизнерадостным голосом, очень подходившим к его внешности, которую она разглядывала на экране телевизора, контролирующего входящих в дом. — Почта для миссис Тауэрс.

Именно в тот момент, когда она открыла дверь, послышался звонок у парадного входа. Она тогда еще подумала: «Вот досада! Кто же это может быть?» Хотя уже несколько недель можно было ожидать чего угодно и кого угодно, с самого приезда этих чехов и людей, сновавших туда и обратно целый день, готовивших всякую всячину к юбилею.

Обладатель веснушек не возражал против того, чтобы подождать за дверью, пока Анна-Мария разберется с посетителем, кем бы он ни был, у парадного входа. Закрыв заднюю дверь — она готова поклясться в этом жизнью, — почему-то не заперла ее на ключ.

Телефон все еще продолжал звонить, отдаваясь острой болью в голове. Сквозь повязку на глазах Анна-Мария могла видеть лишь слабый проблеск света. Откуда он шел, из окна верхней площадки лестницы на второй этаж или же окна библиотеки, которая находилась на первом? Она не могла вспомнить, где была, наверху или внизу. Она покрылась испариной от страха, когда ей почудилось, что слышит какой-то звук. Задержав дыхание, она напряженно прислушалась. Ни звука, ничего, и также ни звука от Мадам. Что с Мадам? О, Боже, Боже!