Сторож сестре моей. Книга 1 - [8]

Людмила сидела на нем верхом и из окна мансарды хорошо видела статую атланта, державшего на плечах вселенную, вздымавшуюся у ворот дворца Врта, где находилась резиденция дипломатической миссии Соединенных Штатов в Праге.

— Смотри на меня, смотри на меня, дорогая, любимая… — В его стонах слышалась мольба, но его руки, дергавшие ее за груди, словно за поводья, были требовательны, как и неистовые толчки тела, принуждая двигаться на нем быстрее и быстрее. Она рассказывала ему, что так однажды, очень давно, она скакала на пони в Чешском раю[4].

Ее брачная ночь. Накануне мать с присущей ей стыдливостью пыталась предупредить ее, что, возможно, эта ночь не доставит ей удовольствия. Людмила не стала слушать, поскольку никогда не прислушивалась к словам матери, которая, конечно, бросилась бы исповедоваться в грехах дочери, будто в своих собственных, если бы узнала, что дочь один раз — нет, дважды — испытала фантастическое сексуальное наслаждение, когда пальцы Милоша ласкали ее.

— О, Милош, нет, нет, нет! — закричала Людмила, чувствуя, что ее тело словно разрывается на части изнутри.

Он не подумал остановиться. Этот человек не имел ничего общего с тем Милошем, который всегда баловал ее, повинуясь малейшему капризу. Он нисколько не напоминал того терпеливого мужчину, который униженно умолял, чтобы ему позволили коснуться ее обнаженной груди, бедер, а позже хотел гораздо большего. Он не походил на того человека, постоянно твердившего, что, несмотря на все страдания, которые она ему причиняет, он уважает ее решимость сохранить девственность до тех пор, пока не станет его женой. Им было ясно, что они смогут пожениться лишь тогда, когда она станет совершеннолетней, в двадцать один год. Она не спешила, во всяком случае пока не осознала, что Милош может дать ей шанс бежать, приблизиться к мечте, лежавшей далеко-далеко отсюда.

Милош превратился в незнакомца, безжалостное чудовище. Чем громче она кричала, тем безумнее он становился; теперь он нажимал руками на ее плечи, крепче насаживая на свой огромный пенис. У нее текла кровь. Простыня была испачкана кровью. Он должен бы знать, что у нее еще продолжается кровотечение, начавшееся после первого совокупления пару часов назад; ведь сам же он и предупреждал (да еще как заботливо!) за несколько недель до свадьбы, что ей, возможно, будет больно, когда он войдет в нее глубже, чем делал это раньше пальцами.

— Людми… — Милош почти прокричал ее имя, его тело содрогнулось и затихло, глаза закрылись, он выпустил ее плечи и рухнул на подушку. То же самое происходило и раньше, только сейчас у нее все горело от жгучей боли, как иногда в знойные дни, редкие в Праге, горели ступни ног в изношенных ботинках. Она взглянула на него с отвращением. Он уже спал, будто, испустив поток семени, тело отказалось ему служить.

Сначала все было не так уж плохо. Он перенес ее через порог своей двухкомнатной квартирки и позволил зайти за ширму в углу, чтобы переодеться в новую ночную сорочку, красиво вышитую и подаренную в качестве приданого ее тетей. Он похвалил вышивку, и, уютно устроившись рядышком на кровати, они еще раз выпили за здоровье друг друга по рюмке сливовой водки прежде, чем погасить свет.

Вначале он вел себя нежно, как и всегда, терпеливо лаская ее, пока не напряглись соски и она не стала влажной. Она только-только начала ощущать, как нарастает это «особенное чувство», когда, не спросив ее согласия, он внезапно очутился на ней, коленом с силой заставил развести ноги и вошел в нее. Да и в тот момент она тоже почувствовала, что разрывается на части, и от острой боли нараставшее желание пропало так же быстро, как уже случилось однажды, когда они услышали голоса, приближавшиеся к их укромному местечку в чаще леса. Но поскольку он предупреждал ее, она терпела боль и послушно двигалась, как он велел; казалось, это никогда не кончится, и она кусала губы, пытаясь думать о своей будущей жизни с ним, о будущей жизни в Америке, которую он посулил ей.

Сейчас Людмила мысленно извинилась перед матерью за то, что посмеялась, когда мать посоветовала ей закрыть глаза и молиться Богоматери — чтобы Пресвятая Дева помогла отвлечься от того, что, возможно, случится в ее брачную ночь. Мысль об Америке помогла вынести мучительную боль в первый раз, но не во второй. Может ли он наброситься на нее в третий раз за одну ночь? Неужели она вышла замуж за сексуального маньяка?

Теперь Милош крепко спал, и на лице его было то мягкое выражение, которое она так хорошо знала. Наверное, выпивка пробудила в нем неописуемую страсть. Должно быть, в этом все дело. Что ж, такое больше никогда не повторится.

Людмила с трудом дотащилась до умывальника в углу комнаты. Она уже собралась повернуть кран, когда Милош пошевелился. Она не посмела рискнуть и разбудить его, однако совершенно невозможно заснуть, чувствуя себя такой грязной. Она яростно вытерлась полотенцем, помеченным штампом «собственность Соединенных Штатов». Она сама теперь стала собственностью, но, конечно, игра стоит свеч.

Милош был ее спасением от серости и нищеты, тошнотворных запахов перманента, краски для волос и, что еще противнее, средств для удаления волос, пропитавших каждый сантиметр дома, где она родилась и жила до сих пор. Он был ее гарантией освобождения от жизни, полной тяжелого, нудного труда в семейном «салоне красоты», занимавшем комнату, которая во всех прочих домах на их улице служила парадной гостиной. Он был ее билетом в Соединенные Штаты Америки, где, судя по его рассказам, Елена Рубинштейн и Элизабет Арден владели огромными, как дворцы, косметическими салонами, где у каждой семьи была собственная ванная комната и машина, где полки магазинов ломились от нейлоновых чулок, губной помады и флаконов лака для ногтей нескольких дюжин цветов в тон к любому туалету, где слыхом не слыхивали о купонах и карточках на приобретение продуктов и одежды.