STOP-кадр! - [16]

Мэри подошла к окну и распахнула ставни. Прямо напротив садилось солнце. Комната, по-видимому, находилась на четвертом или пятом этаже, выше большинства соседних зданий. Яркое солнце, светившее в глаза, мешало как следует разглядеть рисунок, образованный улицами внизу, и определить их местонахождение относительно гостиницы. Снизу доносились разнородные звуки шагов, музыки, телевизоров, дребезжание ножей и посуды, лай собак и бесчисленные голоса – казалось, на улицах выступает гигантский оркестр с хором. Мэри бесшумно закрыла ставни, вернув на стену полосы. Прельщенная размерами комнаты, блестящим, не заставленным мебелью мраморным полом, она принялась за гимнастику йогов. С трудом переведя дух после прикосновения ягодиц к холодному полу, она села, вытянула ноги вперед и распрямила спину. Потом медленно, делая долгий выдох, наклонилась вперед, дотянулась до ступней и ухватилась за них обеими руками, опустив туловище на ноги так, что голова оказалась на голенях. В таком положении – с закрытыми глазами, размеренно дыша – она оставалась несколько минут. Когда она выпрямилась, Колин уже приподнялся в постели.

Все еще пребывая в оцепенении, он переводил взгляд с пустой соседней кровати на стену, потом на Мэри, сидящую на полу.

– Где это мы?

Мэри легла на спину.

– Я толком не знаю.

– А где Роберт?

– Понятия не имею. – Она закинула ноги за голову так, что они коснулись пола за ее спиной.

Колин встал и почти сразу же сел снова. – Ну, а который час? – Вечер. – Голос Мэри звучал глухо.

– Как твои укусы?

– Прошли, спасибо.

Колин снова встал, на сей раз осторожно, и огляделся. Скрестил руки на груди.

– Куда подевалась наша одежда?

– Не знаю, – сказала Мэри и, подняв ноги над головой, сделала стойку.

Колин нетвердой походкой подошел к двери ванной и сунул голову внутрь:

– Здесь ее нет.

Потом снял с сундука вазу с лунником и поднял крышку:

– Здесь тоже.

– Да, – сказала Мэри.

Он сел на кровать и посмотрел на нее:

– Тебе не кажется, что надо бы ее найти? Или тебя это не волнует?

– Мне и так хорошо, – сказала Мэри. Колин вздохнул:

– Ну, а я намерен выяснить, что происходит.

Мэри опустила ноги и сказала, обращаясь к потолку:

– На двери висит пеньюар.

Она легла поудобнее, повернула руки ладонями кверху, закрыла глаза и начала глубоко дышать носом.

Несколько минут спустя она услышала, как Колин голосом, приглушенным акустикой ванной комнаты, раздраженно воскликнул:

– Это я носить не могу!

Когда он вышел из ванной, она открыла глаза.

– Вот это да! – изумленно сказала Мэри, направляясь к нему. – Ты просто очарователен.

Она расправила вьющиеся волосы Колина, зацепившиеся за оборки на воротнике, и погладила его тело.

– Ты похож на бога. Кажется, придется затащить тебя в постель. – Она дернула его за руку, но Колин отпрянул.

– Да и никакой это не пеньюар, – сказал он, – это женская ночная рубашка.

Он показал на букетик цветов, вышитый на груди.

Мэри отступила на шаг.

– Ты даже не представляешь, как она тебе идет!

Колин начал снимать ночную рубашку.

– Не могу же я, – сказал он из-под рубашки, – разгуливать в таком виде по дому незнакомого человека.

– К тому же с эрекцией, – сказала Мэри, возвращаясь к своей йоге. Она встала, сдвинув ноги вместе и, положив руки на бедра, наклонилась вперед, потом коснулась руками носков, а потом, нагнувшись ниже, уперлась в пах ладонями к полу.

Колин стоял и смотрел на нее, перебросив ночную рубашку через руку.

– Хорошо, что у тебя укусы прошли, – сказал он через некоторое время.

Мэри хмыкнула. Когда она выпрямилась, Колин приблизился к ней.

– Придется тебе ее надеть, – сказал он. – Пойди посмотри, что происходит.

Мэри высоко подпрыгнула и опустилась, широко расставив ноги. Потом наклонилась в сторону и обхватила левой рукой левую лодыжку. Правую руку она вытянула вверх и, скользнув по ней взглядом, посмотрела на потолок Колин бросил рубашку на пол и растянулся на кровати. Только через пятнадцать минут Мэри подобрала и надела рубашку, привела в порядок волосы перед зеркалом в ванной и, улыбнувшись Колину, вышла из комнаты.

Она медленно, осторожно шла по длинной галерее, полной сокровищ, фамильных ценностей, – по семейному музею, в котором был наскоро приспособлен для жилья лишь минимум полезной площади вокруг экспонатов, сплошь чрезмерно, тяжеловесно украшенных, не находящихся в употреблении и заботливо оберегаемых предметов из темного красного дерева, резных и полированных, с гнутыми ножками и бархатными подушками. В нише слева от Мэри стояли, как стражи, и тикали вразнобой двое высоких старинных часов. Даже сравнительно небольшие предметы – чучела птиц под куполообразным стеклом, чаши, вазы для фруктов, торшеры, изделия непонятного назначения из меди и граненого стекла – и те казались такими тяжелыми, что не поднять, накрепко прижатыми к своему месту грузом времени и давних событий. Три окна в обращенной на запад стене отбрасывали такие же оранжевые полосы, но здесь композицию нарушали потертые ковры с узорами. В центре галереи стоял большой полированный обеденный стол с подобранными в тон и расставленными вокруг стульями с высокими спинками. На краю стола стоял телефон и лежал блокнот с карандашом. На стенах висело более дюжины написанных маслом картин – в основном портреты да несколько пожелтевших пейзажей. Портреты были одинаково мрачными: темная одежда, грязно-серый фон, на котором лица изображенных людей светились, как луны. На двух пейзажах были запечатлены едва различимые, лишенные листвы деревья над темными озерами, смутные танцующие фигуры на берегу.