Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - [16]

Нашей роте достались две палубы. После построения, на котором народ воодушевили донельзя, вахтенные ПДСС разбрелись по боевым постам, и корабль затих. Погода стояла чудесная. Теплая средиземноморская ночь располагала к романтике и любви, а отнюдь не к перспективе торчать ночью запеленатым в спасательный жилет. Но служба, она на то и служба. Хочешь не хочешь, а выполнять надо. Моему соседу по парте Сереге Конапову досталось для бдения место по левому борту нашего «потешного» крейсера. Я заглянул к нему и договорился, что сначала проверю всех, а затем приду к нему, чтобы спокойно перекурить и обсудить красоты ночного моря. Серега был мужиком крупным, высоким, и во всей антитеррористической амуниции смотрелся довольно комично. Жилет на его могучем теле выглядел, как сопливичик для младенца, а стальной карабин, пристегнутый к опоясывающему торс поясу, был, словно собачий поводок на корове. Свое мнение по поводу Серегиного обличья я высказал ему прямо, на что тот криво улыбнулся, но промолчал. Я же, вволю посмеявшись, отправился дальше по своему маршруту.

Совершив променад по надстройкам и палубам засыпающего корабля, я, как и обещал, направился к Сереге. Но на том месте, где я ожидал его увидеть, меня ждало кошмарное зрелище. Сергея не было. Думая, что он куда-нибудь отошел, я решил розысками не заниматься, а постоять и подождать. Достал сигарету, прикурил, и, о ужас! К тому лееру, на который я облокотился, был пристегнут карабин, а тросик от него уходил за борт. И на другом его конце должен ведь был находиться Серега. Вывод напрашивался один: Сергей свалился за борт. Я беспомощно оглянулся. Надстройки были пусты. Перегнувшись за борт, я несколько раз позвал его. Тишина. Только шелест волны и гул корабля. Все еще не веря в происходящее, я схватился за трос и попытался его вытянуть. Груз на том конце оказался очень тяжелым. Все! Это тело! Не останавливающий свое движение корабль тянул бренную плоть Сереги за собой, а я стоял, как истукан. Положа руку на сердце, я просто растерялся и никак не мог сориентироваться, что делать: бежать за подмогой или тащить, несмотря ни на что? Сомнения все же были недолгими. Вцепившись в трос, я принялся тянуть его из всех сил, едва не плача от предчувствия чего-то страшного. Трос шел тяжело. Прокусив губу от напряжения и испуга, пыхтя и сопя, я метр за метром извлекал его из-за борта. Хотелось выть. Наконец, руки почувствовали, что груз уже рядом. Поднатужившись, я извлек из-за борта… четыре огромных корабельных огнетушителя, связанных вместе. Эта картина ошеломила меня не меньше, чем предыдущая. Вот так номер! И только когда с верхней надстройки раздался дружный смех моих вахтенных во главе с «утопшим», я понял — меня надурили, словно маленького ребенка. Небольшая флотская шутка. Обхохмили по полной форме. А я чуть в штаны не напустил! Вот и смейся после этого над вахтенными! Быстренько тебе инфаркт сообразят.

Правила хорошего тона, или Как правильно съесть яблоко

Распределяя места за столом, учитывают не только степень их почетности, но и некоторые другие условности. Например не отводят соседние места представителям одной страны.

«Военно-морской протокол и церемониал», 1979 г.

Скажите откровенно, кто из вас может внятно ответить, как едят бутерброды? Нет, не на завтрак, когда сидишь у себя в стандартной семиметровой кухне и запиваешь его литровой чашечкой растворимого «Нескафе», произведенного в неизвестной третьей стране. А на приеме, на торжественном обеде. А в какую сторону надо наклонить тарелку, доедая суп и при этом не выглядеть в глазах общественности дикарем с Сэндвичевых островов. И в конце концов, можно ли налить в бокал из цветного стекла красное вино, или его наливают даже в пивную кружку? Голову даю на отсечение, ответит, дай бог, только каждый пятый. Или седьмой. Если ошибаюсь, я счастлив. И самое главное, что делать, когда ты первый раз в своей жизни оказался за столом, накрытым по всем правилам сервировки, и проконсультироваться абсолютно не с кем.

Для дружественного визита в греческий военно-морской вуз нас, курсантов, отобрали человек тридцать. Меня и моего тогдашнего товарища Юрку Смирницкого в том числе. Как положено, до полного нашего изнеможения проверяли форму одежды и почти что не дали времени на устранение обнаруженных недостатков. Потом снова мельком осмотрели, одобрили и дали команду спуститься вниз на пирс. Так что волнующий момент первого вступления на берег Греции запомнился нам только тем фактом, что в спину толкали спешащие товарищи. Делегацию возглавил начальник учебного отдела училища, каперанг Воеводин, мужчина суровый и дюже уставной. Говорят, что даже родному сыну он запрещал в увольнении переодеваться в штатскую одежду, а ежели тот артачился, то собственноручно сдавал его в комендатуру. Ему в помощь снарядили еще пару-тройку офицеров, а для усиления и более полного контакта с греками, а также пригляда за нами всеми — военно-морского атташе СССР в Греции, разбитного капитана 3 ранга, по-моему, вообще впервые надевшего мундир.

Минут десять мы курили на пирсе. Наконец подошел автобус с черными тонированными стеклами. Погрузились. Поехали. На улице было тепло, но мы парились в бушлатах, объявленных на этот день формой одежды. Поэтому приятно удивило чудо западной техники — кондиционеры, установленные в машине. Поплутав по узким улочкам, автобус выехал к большим воротам. Особого фурора наше прибытие не произвело. Навстречу вышла только немногочисленная группа офицеров и курсантов. Поздоровались. Сразу выяснилось, что говорить с местными курсантами можно только через атташе. Только он один знал английский язык в форме, доступной для легкого общения, и уж тем более только он говорил по-гречески. Для начала нас провели по территории училища. Впереди офицеры, позади мы в окружении греческих гардемаринов. Ребята пытались вступить в разговор с нами на всех известных им языках, но мы гордо отвечали только на русском, ибо других просто не знали, а технический английский, который нам преподавали в училище, вовсе не подходил для беседы. Нашелся среди нас всего один вундеркинд, более или менее сносно складывающий фразы по-английски, примерно на уровне шестилетнего кокни с лондонских окраин. Все остальные школьный курс помнили в объеме трех-пяти слов, чего, как понимаете, для полноценного обмена мнениями по международным вопросам явно не хватало. Поэтому с обеих сторон объяснялись языком жестов, а мы еще прибегали к матерщине. Матерились много. Ну как, к примеру, руками показать человеку, что такое нашивки на погонах? К Юрке прилепился один шустрый грек, судя по цифрам на плече, тоже первокурсник, и постоянно тыча пальцем в его два галуна старшины 2 статьи на погонах, делал удивленное лицо и пожимал плечами. Это после мы узнали, что его интерес вполне законен. У греческих курсантов не было званий, и их очень удивляла неодинаковость вида наших погон. А тогда я был благодарен судьбе, что он пристал не ко мне, а к Юрке, и тот, мучительно роясь в памяти, пытался извлечь из своего скудного словарного запаса английского языка подходящие слова для пояснения. Наконец Юрка выдохся и пояснил коротко и просто: