Столп. Артамон Матвеев - [46]

   — В святой книге сатане нет места. Может, и сунулся бы, да жжётся.

Фёдор всплеснул руками:

   — Господи, зачем такой спор нам? Батька! Ты Символ веры-то признаешь? Господи, спаси нас! Спаси! «Рожденна, а не сотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша». Батька Аввакум, ну что ты, милый! Голубчик!

   — Ишь запел! — взъярился Аввакум. — Милый! Да я тебя за Божью Истину поколочу вот палкой, так и забудешь — милый, голубчик! Сказано — трисущный. Вот и не умствуй, не плоди соблазн. Единосущный в Творении, в Слове, в Любви. Ты что же, болван, разумеешь, что Троица и ликом едино, несекомо натрое?

   — Погоди, батька, не ругайся.

   — Бить буду! Бить!

   — Мы битые.

Епифаний принялся поглаживать одною рукою Аввакума, другой Фёдора. Но Лазарь отстранил Епифания, припал к груди Аввакума:

   — Ты-ы-ы! И-и-с-инн-о-о!

   — Я вижу: беда к нам подселилась, — сказал Фёдор. — Ты, Аввакум, пророка Иезекиля помнишь?

   — Помню! — обрадовался Аввакум. — Его образы предо мной и явились, как прочитал первое же слово в святой книге.

   — Так пророк-то пишет противное твоим словам. На подобие престола было как бы подобие человека. И как бы пылающий металл внутри него, вокруг... Внутри Него, Света, и вокруг.

   — Право слово, взбесился! — закричал Аввакум. — Фёдор, вот не вижу лица твоего, а дурее тебя во всей Русской земле нет. Ты же раздельные Лица зломышлением своим нарицаешь нераздельными.

   — Божественное несозданное Существо Святые Троицы несекомо есть! — грянул Фёдор, и обрубок языка не мешал ему сказать всякое слово ясно и твёрдо. — Сё — алмаз Истины.

   — Дурак! — засмеялся Аввакум. — Поделом тебя в яме держат! Поделом из диаконов выперли. У Пречистые Матери Господа, у Девы Непорочной человек ведь родился!

   — Богочеловек! — вставил Фёдор.

   — Воистину так. Богочеловек, а титечки сосал, как всякое дите. Потом уж и хлебушек ел, и мясцо, и рыбку. Войдя в возраст, вина не гнушался.

   — Куда клонишь, протопоп?

   — Из дури твоей тебя же и вытягиваю. Исус из могилы на небо взят в человеческом теле. Не воздух, не огонь, но Светом Неизречённым осиянная плоть. Вот и сидят: Отец, что из куста тернового, пылавшего огнём, да не сгоревшего, с Моисеем говорил, Сын во плоти и Дух Святой. Сей Дух не нашему ровня. Дыхнул, пар-то и валит изо рта. Святой Дух от Отца изошёл, но не временно, от Духа Святого зачала Непорочная Дева.

   — От Слова, — сказал Фёдор.

   — Так Слово-то и было Духом Святым.

   — По Гласу Архангела Бог вселился в Деву, во чрево Её.

   — По гласу-то по гласу, да ведь не через ухо! Дверьми девства.

Фёдор поправил дрова в печи, и стало видно лица.

   — Жалко мне тебя, Аввакум, — сказал Фёдор. — Какая же ты деревенщина!

   — Кланяюсь тебе за деревенщину! Сё награда от Бога, коли человек прост, как мужик. Ты-то чего возносишься? Книжек много прочитал? А погляди, есть ли у тебя Бог-то в сердце, как говорил отец наш Ефрем Сирин? У мужиков, голова ты садовая, само сердце Бог.

   — Ну что же, давай простотой мериться! — усмехнулся Фёдор. — Я — проще тебя, коли верю, что Бог Слово вошёл в утробу Девы через ухо, через глас.

Лазарь замычал, извергая грозные клики, слюной забрызгал.

   — Ну что с дураком об умном говорить? О святом. Богородицу обругал. Троицу Пресвятую слепил по своему разумению. А разума меньше, чем у блохи. Куснул и скачет!

   — Ты себя пророком мнишь. — Голос у Фёдора был спокойный, печальный. — Я тебя не сужу, хотя страдал ты не больше нашего... Ты за благоверие, так ведь и я за благоверие. Всех нас ждёт скорая жестокая казнь. Уравняет боль и кровь протопопа с диаконом... Верю, ты меня хочешь спасти, а я хочу спасти тебя.

   — Так глазами-то похлопай и проснись! — сказал Аввакум примирительно.

Тихий Епифаний пал головою в землю перед Аввакумом, потом перед Фёдором.

   — Молись, молись за дурака, отче! — поохал Аввакум.

   — Совсем ты меня задурачил. — Фёдор перекрестился. — Прости нас, Господи! Не велика моя мудрость: Но ты, батька, здраво-то погляди, хоть на себя самого... Вот душа! Единая душа наша — подобие Творца — она-то и впрямь трисоставная: ум — одно, слово — другая ипостась, дух — третья. А образ один. Точно так же и Бог. Троица Единосущная.

   — Помрачил ты душу свою, Фёдор! — Аввакум вдарил себя руками по груди. — Сын у тебя во Отце и Дух Святый во Отце. Шкодливое сие слияние! Шёл к вам, как к радости, к свету, а тут тьмы больше дыма. Маслом святым да чётками беса из тебя надо гнать.

   — Батька, не раздавай бесов! За своими смотри! — Голос у Фёдора был кроткий.

Замолчали.

Поленья в печи разгорелись. Пламя озарило лица. А лица-то — бороды, носы да глаза.

И осенило Аввакума: вот их четверо, а на север, на восток от них — безлюдье и тьма, царство демонов, коим поклоняются местные народцы. И на заход — пустыня, а на полдень — мир, утонувший во лжи никониан, лютеран, латинистов. Да вот и среди четырёх — раздел.

   — Не отдам я тебя, Фёдор, сатане! — сказал Аввакум, и полез прочь из ямы, и услышал в спину:

   — Батька, проснись! Помолюсь о тебе, но проснись!

Яростно замычал Лазарь, ткнул Фёдора кулаком в грудь и тоже — прочь.

   — Возьми. — Епифаний дал диакону крест, вырезанный из дерева.