Столовая гора - [50]

Но воздух холодной струей несется ему навстречу. Назад — в город.

К ней, к ней, к ней…

9

В комнате у Халила погром. Выдвинуты ящики; рисунки, бумага, письма разбросаны по полу. Малиновая с оранжевыми цветами чадра висит на спинке стула. На стене разлиты красные чернила.

— Целое утро искали,— говорит хозяин квартиры — армянин, все еще не пришедший в себя.— Меня будут таскать? Скажите…

— Да нет, при чем тут вы,— отвечает Ланская,— ступайте себе, успокойтесь. Мы возьмем белье и сейчас же уйдем. Ступайте.

Они сидят посреди комнаты — Ланская и Милочка — и молчат. Почему они здесь? Что им нужно? Что же это такое?

— Белье,— наконец произносит Зинаида Петровна.— Мы, кажется, пришли за бельем. Его нужно будет отнести тотчас же.

И она идет к кровати, снимает одеяло, складывает простыни, берет подушки. На подушке замечает темный волос, короткий волосок, зацепившийся за пуговку. Она снимает его и хочет бросить, делает движение рукой и останавливается.

— Смотрите, Милочка,— говорит она,— видите — волос. Это его волос. Как странно.

Милочка подходит к ней и смотрит на волос, глаза ее ничего не выражают, они прозрачны, до краев полны слезами. Она стоит и смотрит перед собою, потом поспешно отворачивается, идет в угол комнаты, опускается на ковер, съеживается в комок и беззвучно плачет.

Ланская продолжает складывать белье, ищет ремни, выдвигает ящики комода — сосредоточенно и обдуманно собирает необходимые для узника вещи.

— Сегодня,— говорит он ей,— сегодня мы уедем. В два часа ночи Кирим зайдет к Милочке и возьмет тебя с собою. Я буду ждать в саду.

— Хорошо,— отвечает она.

— Вот тебе платье, это праздничный костюм сына моего хозяина — ты наденешь его. Два джигита этой ночью покинут город и уедут в горы.

— Да.

— Ты не боишься? Скажи мне — счастлива ли ты? Ну, хоть немного.

— Да — я счастлива.

— Это самый большой день в моей жизни,— говорит он, и глаза его с ненасытной жадностью впитывают в себя весь видимый мир, все, что вокруг него и еще что-то, чего она не видит.

И она целует его в лоб. Берет его стриженую голову двумя руками и целует. В эту минуту она верит, что все будет так, как он хочет.

И они расстаются. С тем, чтобы больше не увидеться?

Это была их последняя встреча. Нет — не последняя. Нет.

— Милочка,— говорит Ланская.— Вы слышите меня? Милочка, я даю вам слово, что Халил будет освобожден. Я пойду на все. чтобы это сделать. Слышите?

— Да, Зинаида Петровна, я слышу,— отвечает Милочка и встает из своего угла.— Я тоже сделаю все, что смогу. У меня есть знакомые…

Она замолкает и внезапно кидается к Ланской, обнимает ее, все лицо покрывает поцелуями и говорит, задыхаясь, спеша, путаясь:

— Я гадкая, я гадкая — простите мне. Я ненавидела вас, я не могла смотреть вам в глаза. Я во всем обвиняла вас. У меня голова шла кругом. Вы знаете, была минута, когда мне хотелось пойти и донести на вас. Да, да, сказать, что вы тоже собирались ехать. Когда я увидела Кирима и он мне сказал, как все произошло, я готова была кричать. Он ехал к вам, он хотел вас видеть, он ни о чем не думал, кроме вас. Как могли вы так поступить? Как могли? Ему приказывали остановиться, но он не обращал внимания. Тогда в него начали стрелять, ему пересекли дорогу и ранили его лошадь. Его схватили как вора, как разбойника с оружием в руках. А он хотел только увидеть вас. Вы понимаете? Только увидеть вас.

Милочка смотрит на Ланскую, агатовые глаза ее высохли.

— Зинаида Петровна,— говорит она.— Скажите мне правду — вы теперь должны сказать мне правду: почему вы не поехали с Халилом?

— Я не могла.

— Значит, вы и раньше знали, что не поедете? Зачем же вы обманывали?

— Я сама хотела верить.

— Хотела верить?

— Да. Но в глубине души я знала, что этого не может быть. Никогда. Понимаете? У меня не достало бы на это сил.

Пауза. В открытое окно влетает шмель. Он мечется по комнате и гудит. Что ему здесь нужно?

Ланская отходит от Милочки, доходит до кровати, возвращается обратно. Одна и та же мысль преследует ее, не дает ей покоя, шмелем жужжит в ее мозгу.

— Милочка,— наконец говорит она.— Больше я ничего не могу сказать вам. Ничего.

10

На лестнице, ведущей в Кавросту ^{97}, Алексей Васильевич встречается с Милочкой. Он к товарищу Авалову, она — от него.

— Ну что? — спрашивает Алексей Васильевич, держит Милочку за руку и смотрит на нее снизу вверх, потому что стоит тремя ступенями ниже.— Есть какие-нибудь сведения?

Милочку трудно узнать — загар лица стал темен, опали щеки, глаза ушли глубоко,— отвечает, а думает о своем, ни на мгновение не может забыть.

— Дело еще не рассмотрено. Никто ничего не знает. К следователю не пускают. Это может тянуться месяцами. Я просила товарища Авалова.

— И что же он?

— Я просила поручительства за Халила. Ведь его же поймали в городе и нет никаких прямых улик, что он хотел бежать в горы и пересечь границу. «Я не знаю гражданина Халила,— ответил Авалов,— и советовал бы вам, как товарищу, не так часто вспоминать его. Он государственный преступник, дезертир, и вы можете повредить себе». Повредить себе! До чего это глупо.

Она смотрит на перила, мученическая складка ложится у края ее недавно еще ягодных, а теперь поблекших негритянских губ.