Столкновение - [14]

— Кто у вас за дорогами следит? — спросил у Ивана.

А тот скалится в улыбке:

— Сами и следим. Губернатор велел разбить дороги на зоны ответственности, за одну отвечает администрация района, за другую — руководство птицефабрики, за третью — школа. Учителя со школьниками выходят с граблями и иным подсобным инвентарем и обихаживают свой участок, как у нас экипажи лодок убирали причалы в Видяево. Губернатор наш непоседа, в кабинете штаны не просиживает. Сел в машину и вперед, где какой недостаток увидит, жди выволочки. И команду он себе подобрал: будь–будь. Мужики и бабы хваткие, их об колено не переломишь, взяткой хрен возьмешь. Народ состоятельный. Разные, конечно, бывают, только губернатор с ними не церемонится.

— Погоди, а сельские дома? Каждый немереные деньги стоит. Откуда?

— А сами и строим. Я свою хатенку восемь лет возводил. С женой и сынами цемент на горбу таскали. Кирпич у нас свой, дорог, но не кусается. Белгород разглядели? Сразу ясно: Белый город. Дома разные, а приглядишься, все на одну масть. У губернаторской команды не размахнешься. Главное достижение — народ к труду повернули, потому, как видит он результат. Без этого нельзя, зарплаты у людей не московские, хочешь жить достойно — работай. У нас с женой шестьдесят соток, сами все и робим. Огород, корова, сад. И хлопцев своих к труду приучил, с пацанячьего возраста в земле ковыряются.

Домок у моего бывшего подчиненного был о двух этажах, с нехитрыми, но к месту, украшениями, были и подворье, и сад, и огород, впору совхозовскому советских времен. И встречали меня по–царски, разве что ковровую дорожку не выстлали. В красном углу светлой горницы и в самом деле висел мой портрет, довольно легкомысленный, я улыбался, пилотка сбита на затылок, «канадка» распахнута и виден был тельник, прямо скажем, не очень свежий. Но по манере держать голову, по позе, устойчивой, прочной, сразу чувствовалось — командир. И не просто начальник, облеченный властью, а командир любимый. Меня с устатку от впечатлений чуть слезой не прошибло. Держал, однако, марку.

Порадовали и сыновья Ивана, рослые, крепкие мужики в самой силе, таким в рот лом не суй, откусят, чужого не возьмут, но и своего не упустят. И жены у них были неброские, зато с осанкой, с крепостью в теле, а главное — с готовностью выполнить и перевыполнить президентский указ о повышении деторождаемости. Остальная родня — вся от корня, от того самого, степного. Тут я понял, что оплошать мне никак нельзя, коли мой портрет в красном углу висит: надо будет дуть водочку стаканами — буду, надо будет речи в застолье говорить, тоже найду нужные слова.

А стол–то, стол! Елы–палы! Как раз то, что мне Маша есть не велит. А я буду, потому как сегодня мне все можно и все дозволено. И окорока собственного копчения с хреном я хряпну, и грибков маринованных непременно попробую, а уж шмат сала, настоящего, и подавно съем. А ведь еще пироги были и рыба, и утка с черносливом. Кто сказал, что нас заграница кормит? Утки, вот они, на заднем дворе крякают, и поросенок повизгивает, горюет о безвременно погибшем дружбане, что лежит теперь на блюде посреди стола, загадочно прищурив один глаз.

— Товарищ командир, разрешите приступить? — спросил руководитель Корочанского района.

— Разрешаю!

И пошло–поехало, как во времена лейтенантской юности, когда можно было все есть, пить все, что горит, а уж. Ну, тут все ясно. Вернула мне Белгородчина юность, уверенность в себе и вновь воздвигла в боевую рубку моей лодки 651‑го проекта. Не чудеса ли это, не фантастика? Однако ж и на землю грешную опускаться приходилось.

На почетном месте за столом рядом со мной сидел сосед Ивана, старичок, ветеран войны, на пиджаке ордена, медали. Усохший уже весь, сморщенный, а глаза зоркие, как у ястреба–степняка.

— А скажи мне, командир–подводник, как такое может случиться в наше время, — начал он, не обращая внимания на сторожащие взгляды хозяина. — Я здесь сызмальства, и отец мой, и дед. Баба моя сказывала, когда под немцем стояли, дело понятное, фашист чернозем наш, цены ему нет, вагонами в Германию вывозил, чтобы свои усадьбы облагородить. Так то немец, захватчик. А что нынешние творят, свои же русские? Бизнесмены, мать иху в перекат! Ваша московская бизнесменка или, как там ее, сучонку, поместье в шестьсот гектар выкупила, да ладно бы для дела. Так нет, нонеча она наш чернозем тоже в вагонах вывозит, только не в Берлин, в Подмосковье. Это–то как понимать? Похуже супостата, мил человек.

— Ладно тебе, Степаныч, — начал было хозяин.

— А ты помалкивай, Иван, земельку свою отстаивать нужно. Мы, фронтовики, слава богу, отстояли. А командир твой, мужик головастый, все и сам понимает. Или как?

— Знаю, — вздохнул я, — просочилось кое–что в прессу.

— Какая пресса? Брехуны те за деньги на отцовской могиле гопак спляшут. Стыд там, в вашей Москве потеряли, нехристи. Я своим хотел запретить телевизор смотреть, куда там, они еще компьютер прикупили.

Иван почесал в седом затылке, вздохнул:

— Степаныч прав, проблемы имеются. А все же мы своих молодых не сдадим. Не получится. Внучка у меня в Белгородский университет нацелилась, но чтобы после учебы со своей земли стронулась — ни–ни. Не пущу.