Столетие тайн и загадок: XVIII век в историко-приключенческих романах М. Н. Волконского - [2]

Михаил Николаевич Волконский не оставил нам документальных свидетельств о том, что более всего подвигло его, уже тридцатилетнего, без всяких сожалений оставить в конце концов службу, к коей готовился с юношества. Отныне он отправил себя в плавание по морю житейскому, водительствуемый одним только компасом — верой в свой талант, убежденностью в том, что именно словом лучше всего послужит людям.

Что этот путь им избран верно, Волконский убедился довольно быстро. И был этим обстоятельством, конечно же, немало обрадован. В 1891 году один за другим выходят два романа, положившие начало его громкой славе как первого исторического беллетриста, как истинного «русского Дюма». Это были произведения еще малоизведанного в русской литературе историко-приключенческого жанра «Мальтийская цепь» и «Князь Никита Федорович». Их напечатал самый популярный журнал того времени «Нива», только что переживший взлет небывалого читательского интереса благодаря увлекательным романам Вс. С. Соловьева: тогда тираж «Нивы» рекордно поднялся с двадцати до ста тысяч экземпляров. И вот новый бум: число подписчиков «Нивы» опять резко пошло в гору, на этот раз благодаря романам Волконского. (Попутно заметим, что как раз в эту пору Михаилу Николаевичу было предложено возглавить «Ниву».)

В чем же таилась их особая прельстительность? Ведь русский читатель XIX века был, надо заметить, немало избалован именно исторической беллетристикой. В этом жанре, популярном во все времена, успешно потрудились М. Загоскин, В. Вонлярлярский, Вс. Крестовский, Г. Данилевский, Е. Карнович, Н. Костомаров, Д. Мордовцев, Н. Каразин, Вс. Соловьев… А еще — несть числа тем, кто талантом поменее: К. Массальский, А. Апраксин, А. Красницкий, Н. Северин, А. Соколов, Н. Гейнце, Л. Жданов…

В этом многообразии имен и дарований легко ли было сыскать свое место? Но нашлось оно просто — как бы само собой явилось. Дело в том, что и в детстве, и в юношестве Михаил Николаевич с дотошливой пытливостью увлекался рассказами и книгами своего двоюродного дяди по материнской линии — выдающегося русского историка и романиста, блестящего знатока российского средневековья Евгения Петровича Карновича. Ныне это имя — в числе тысяч незаслуженно забытых… И тут в очередной раз невозможно удержаться от сожалительного и гневного восклицания: как много растранжирила, растеряла, замолчала и в беспощадном заблуждении вычеркнула из народной памяти наша держава, наша первая в мире по утопической идеологизированности и политизованности страна победивших фанатиков, попытавшихся в 1917‑м своевольно изменить естественную поступь истории. Только сейчас пришли к нам возможность и право возвращать в российскую сокровищницу культуры все то, чем она еще так недавно гордилась, чем восхищала другие народы и страны.

В числе возвращаемых — и Евгений Петрович Карнович. Во второй половине XIX века не было такого, кто, интересуясь российской историей, не знал бы его знаменитых книг «Московские люди XVII века», «Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий», «Русские чиновники в былое и настоящее время», «Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими», «Замечательные богатства частных лиц в России», «Очерки и рассказы из старинного быта Польши»… Уже одна только тематика и проблематика этих незаурядных книг говорит нам и сегодня об их первооткрывательской новизне и оригинальности, сразу приковывающих к себе внимание неравнодушных к истории и всех любознательных.

С таким же пылом и любопытствованием зачитывались современники и романами Карновича «Мальтийские рыцари в России», «Самозванные дети», «На высоте и на доле (Царевна Софья Алексеевна)», «Любовь и корона», «Придворное кружево» и др. В живых красках и ярких личностях в них представал очень мало нами знаемый до сих пор восемнадцатый век. Повествования Карновича покоряли читателей не игрой писательского воображения (с чем встретимся мы в романах его племянника Волконского), а скрупулезной документированностью, достоверностью, точно соотносимой с реально происходившими событиями, но вместе с тем они не переставали быть интересной и значительной художественной версией исторических фактов…

Теперь можно себе легко представить молодого литератора, начитавшегося романов, исследовательских очерков, монографий Карновича и решившего попытать свои силы, продолжив его многотрудное дело. Пылкая и серьезная увлеченность Волконского книгами своего знаменитого дяди, как оказалось, в нем не угасала никогда, она-то и погрузила вскоре его писательскую фантазию в удивительные, еще очень мало известные страницы жизни россиян столетней давности, полные небывалых тайн, загадок, интриг, подвигов, о которых так много и хорошо писал Карнович.

Волконскому удалось даже с еще большей художественной убедительностью передать самый характерный для восемнадцатого века ореол таинственности. Читатели обнаружили это уже в первом его романе «Мальтийская цепь» (1891). Загадочность, сложная переплетенность событий, в которые попадают герои книги, захватывают читателя с самых начальных страниц. На тайну ориентирован и весь сложный, многоплановый сюжет этого увлекательного повествования. Чтобы понять своеобразие писательской манеры Волконского, вкратце расскажем, о чем его первый роман, ставший как бы образцом, примерной схемой для всех последующих.