Столб словесного огня. Том 2 - [8]

Страдали мы и верили немало,

А навидались и того полней!

Снимай одежды все! Под одеяло

Ложись ко мне нагая поскорей!

Обнявшись, я головкою на грудки

Твои склонюсь и припаду к тебе,

И в поцелуях нестерпимо жуткий

Затехнет стон о чьей-то там судьбе.

Целуй в уста возлюбленного, Роза,

И незаметно посреди хором

Очутимся мы тихого Гипноза,

Когда в объятьях трепетных заснем!

21 ноября Ст. Крым

1919

СПАСЕНИЕ

Резец и кисть, перо и стека,

Октавы смутнодумных струн –

Вот в чем спасенье человека

Перед неразрешимых рун

Мучительно манящей жутью,

Вот чем невыносимый торг

С беззубой смертью у распутья

Возможно претворить в восторг

Вакхического опьяненья

И элевзинской чистоты,

И в Фидиево устремленье,

И в Поликлетовы мечты.

16 февраля

ЖУТЬ

Качаются голые ветки

В чулочке зимы ледяном

У жарко натопленной клетки,

Где бьется развенчанный гном.

Свинцовые скуфьи нависли

На грязный разъезженный снег,

Фантазии пестрые числа

Не служат, как оси телег,

Не смазанных сладостным дегтем,

И песен не тешит хаос

В веленевом гробе, что когтем

Исчерчен, продавлен насквозь.

И кажешься вороном черным

На дуба кристальных ветвях

Невольно себе, что, покорный

Чему-то, на падаль в червях

Слетает зачем-то и жутко,

И хищно, и жалко кричит;

И злостною кажется шуткой

На солнце синеющий Крит,

И храм вековой Агригента,

И Этны волнующей грудь;

А грязная снежная лента

Дороги твердит: позабудь,

Навек позабудь эти чары

И русским безумьем живи,

Равенства лобзай кошемары

И снежные груди в крови.

19 февраля

ОБЕЗЬЯНА И АНГЕЛ

В раю, где формы без изъяна,

Но где не запрещен каприз,

Влюбилась как-то обезьяна

В лазоревых сиянье риз

Блистательного серафима,

Что, опираяся на меч,

Шагал у стен невозмутимо

Меж темных кипарисных свеч.

Влюбилась же она не в шутку,

Раз, словно маятник какой,

Качалась каждую минутку

За ним, не находя покой.

Она любовные гримасы

Почище, чем любой тенор,

Умела корчить, выкрутасы

Же руконог ее танцор

Не передал бы из Марьинки,

Не объяснил балетоман.

Подарочки ей без заминки

Давал магический карман

Деревьев райских и рабатки

Неувядающих садов,

И много всякой снеди сладкой

Меж гордых Ангела шагов

Валялось в вертоградах Божьих,

Наказанных Адаму вилл,

Но Ангел почему-то рожи

Влюбленной сей не возлюбил

И, в петлю гибкую лиану

Связав, закинул в кипарис, –

И перебросил обезьяну

Чрез рая золотой карниз.

Увы, влюбленною макакой

Такой и ты, поэты, стоишь

Пред рая крайнею абакой,

И песен золотой камыш

Подкашивает беспощадно

Какой-то черный серафим;

С покинутою Ариадной

Ты в лучшем случае сравним.

19 февраля

Я

Я Анатолий восходящий,

Я солнца воспаленный диск,

Я несгораемо горящий

Тысячеискрый василиск;

Я плосконосый, горбоспинный

В печали скорчившийся гном,

Полувершинный и низинный,

Томимый воплощенья сном.

7 марта

ТЫ

Ты Розы Алой ароматней,

Ты солнца вешнего светлей,

На подвиг вдохновляешь ратный

Ты утомленных королей.

Чрез Ада мрачные куртины,

Чрез терний и кресты Голгоф,

Как Готфридовы паладины,

Я за тобой идти готов.

Сверкни же маяками черных,

Печалью засвеченных звезд,

Чтоб, как подснежник я проворный,

Как первый желтоклювый дрозд,

Защелкал песнь освобожденья

От жизни тягостной дремы,

Чтоб в поцелуйное мгновенье

Растаяли, как облак, мы.

9 марта

DEUS ABSCONDITIS

Бессмертный духом, оболочкой

Я умирающий атом,

Лиющий к данаидам в бочку,

Меж чревом матери и ртом

Могилы, личности мятежный

И вдохновенный эликсир,

Но в яму за азарт безмежный,

Как проигравшийся кассир,

Я брошен разумом-жандармом;

Когда же крылья поднимали,

Я чувствовал, что к царским бармам

Людей прикованы печали.

Тогда, как ясень, стал неясен

Я в бури мечущих руках,

Постигнув, что мятеж напрасен

На Вавилона злых реках,

Тогда загрезил я печальный

Запорошенный двор тюрьмы,

Доверясь бездне ирреальной,

Животворящей души тьмы,

Где Бог сокрытый, вечно новый,

За Млечной Пеленой лицом,

Мне дал гиматион перловый

И сделал райским паяцом.

10 марта

КАННА ДУХА

Наследных мыслей очертанья

Промеж сомкнувшихся ресниц

Клубятся смутно, но восстанья

Они среди упавших ниц

Уже не вызовут, как прежде,

Когда пророчества нам зуд

Велел в истрепанной одежде

Одетых звать на страшный суд.

Теперь обогнут острым килем

Последний прибережный риф,

И по загадочным небылям

Парит освобожденный гриф,

Теперь с закрытыми очами,

С открытой наотмашь душой,

Мы будем правды палачами,

Оставив этот край чужой.

Теперь ширококрылый вскоре

Себя накормит пеликан,

И претворится желчь в амфоре

В вино необычайных Канн.

10 марта

16 МАРТА 1907

Однажды я, смятен и жалок,

Двенадцать лет тому назад,

Букетик скромненьких фиалок

У Пантеона колоннад

Купил за несколько сантимов

И на молящуюся грудь,

Где сердце билось серафима

И первосозданного жуть,

Душистых уроженок Пармы

Булавкой острой приколол, –

И в царские мгновенно бармы,

В шитье мистическое стол,

Казалось, превратился жалкий

Поэта сицилийский плащ;

Когда же робкие фиалки

Я солнцу, вставшему из чащ

Кирпичных вещего Парижа,

Отнес на девственный алтарь, –

Душевная зажглася риза,

Стиха святая киноварь.

Двенадцать лет неугасимо

Тобой зажженная свеча

У изгнанного серафима

Горит на лезвее меча.

Хотя ни зги теперь не видно,

И хриплы голоса ворон,

И саван снежная ехидна

Со всех навеяла сторон,

Хотя фиалочек кудрявых

В отчизне мертвой не сыскать,

Где полчища сынов неправых

Родную истязуют мать, –

Как веточка в снегу лещины,