Стоит только замолчать - [45]

Теперь я пишу эти строки, чтобы объяснить недобровольное участие Дзито Дзоо в прошлогодних событиях. Будет ли этот документ прочтен кем-либо при моей жизни, будет ли он уничтожен прежде, чем его хоть кто-нибудь увидит, будет ли он прочтен на следующей неделе после того, как меня заберут по какому-то совершенно другому обвинению, – как знать? Я пишу его, чтобы не быть причастным к какому-либо обману, касающемуся Дзито Дзоо, пишу, чтобы изложить то, что имею сказать о доподлинной правде.

Я был знаком с Дзито Дзоо еще в прежние времена, до моего возвращения из Сакаи. Возобновление наших отношений не стало сильной неожиданностью ни для меня, ни для нее. До моего отъезда между нами все было хорошо; после моего возвращения между нами тоже все было хорошо. Перемещение в другую географическую точку – только это и вынудило нас прекратить наши встречи. Возвращение в ту же географическую точку – вот что побудило нас возобновить отношения.

А еще я вот что скажу: Дзоо была умнее, проницательнее и смекалистее всех других девушек, с которыми я был знаком как в Сакаи, так и вообще во всей префектуре Осака. Одно лишь это стало для меня решающим фактором. Я терпеть не могу повторяться, а с Дзоо этого никогда делать не приходится. Нас также объединяли определенные точки пересечения в темпераменте и политических взглядах. В моем понимании политика нашей повседневной жизни неотделима от более масштабной мировой политики. По этой причине, когда мы чувствовали, что руки у нас скованы, когда это чувствовали Дзоо и я, сидя в нашей маленькой квартире, мы искали способы побега.

Раньше я много читал. Я читал о нескольких попытках французов избавиться от этой гнетущей духоты, которой пропитана наша повседневная жизнь. Дебор, Ванейгем и другие многократно пробовали как вдохновлять людей, так и действовать сами. Это напрямую привело, как я поясню ниже, к событиям в префектуре Осака, которые случились по причине моих действий, которые случились по причине наших с Дзито Дзоо действий.

У меня это уже было спланировано. Я четко представлял себе, что хочу сделать. Мой глаз сфокусировался на термине, разглядел нюанс, который, как мне казалось, следовало подвергнуть перегрузке и подтолкнуть к саморазрушению. Этим нюансом, этим элементом было признание. Я считал, что против этого элемента никто пока не выступал достаточно страстно. Я считал, что неотъемлемо присущая ему двойственность, его фундаментальное расхождение с истиной или фактами должны быть замечены, их истинное лицо должны разглядеть все. Однако куда бы я ни приходил, с кем бы ни разговаривал, я только диву давался. Проблема не была очевидной; эта проблема, настолько очевидная для меня, не была очевидной для других. Я совершенно отчетливо увидел в этом шанс, за который надо было поскорее схватиться, разобраться с ним без суда и следствия, если вы простите мне столь вольную метафору.

Итак, вернемся к нашему повествованию: я жил там с Дзоо. Я разработал план, но у меня не было помощников. Я работал в доке, ездил на работу в док и возвращался без сил. Я негодовал. Я был влюблен. А еще я боялся – у меня не было уверенности, что Дзоо поверит в конкретные элементы моего плана так же твердо, а ведь, едва я посвятил бы ее в этот план, его пришлось бы осуществить именно в этой конкретной форме – иначе он бы сорвался.

По этой причине я завлек ее в ловушку. По этой причине договор, подписанный Одой Сотацу, не был первым. Первый договор, заключенный точно так же, после предполагаемой азартной игры, был подписан Дзито Дзоо. Мне было стыдно за то, что я был вынужден его заключить, стыдно, что я был вынужден пойти на такое. Но со временем я понял, что она никогда бы не согласилась совершать те многократные бессердечные поступки, которые от нее требовались, если бы ее не принуждал к ним договор и если бы она не оставалась верна тому, что считала своей честью.

Дзоо и как это происходило на деле 2

Как-то вечером мы с Дзоо играли в игру, в азартную игру на сравнение карт, на вытаскивание и сравнение карт. И ей, и мне везло или не везло в игре одинаково. Иногда выигрывала она, иногда выигрывал я. Вначале мы играли на фанты. Когда придумывание заданий для фантов оказалось слишком обременительным, мы переключились на договоренности с более опасными последствиями. Стали при проигрышах резать себя ножом. Я вышел из квартиры через окно на втором этаже и повредил ногу. Она вышла на шоссе перед автомобилем и заставила его съехать в кювет. Эти примеры я привожу как наглядные доказательства того состояния души, в котором мы сделали следующий шаг. Мы были влюблены друг в друга. Мы были влюблены в механизм, который применяли против удушающего давления конформизма. Мы все время впадали в отчаяние, потому что, сколько бы мы ни взбрыкивали, каждый раз ноша наваливалась на наши спины снова, такая же тяжкая, как прежде.

И все же у меня был мой план. Дзоо ничего о нем не знала. Я ей сказал, я сказал: Дзоо, на сей раз мы напишем договор. Мы заключим контракт. Контракт о том, чтобы один из нас на определенное время подчинился другому. Она стала возражать. На определенное время? Как банально. Почему бы не на время какой-нибудь затеи, почему бы не с начала до конца какой-нибудь затеи, а это могло означать неделю, или год, или еще более долгий срок. Вот какие предложения выдвигала Дзоо. Я согласился, и так мы установили условия договора. Проигравший будет вынужден подчиняться другому во всем в рамках текущего, конкретного проекта. В остальном он/она сможет распоряжаться своей жизнью, как вздумается, лишь бы его/ее действия не мешали успешному осуществлению проекта.