Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей - [31]
Осенью стала приходить «немка». Мария Федоровна предлагала обучать меня французскому языку, которому ее учили в гимназии. Она говорила по-французски, но мама предпочла обучать меня немецкому за деньги, может быть, потому, что Мария Федоровна одинаково произносила le и les и говорила, что их различное произношение — советская выдумка. «Немка» была фребеличка[31], преподавательница для маленьких детей. На урок она принесла картинки с подписями: «Leo tanzt», «Lene tanzt»[32], взяла меня за обе руки, и мы с ней сделали несколько танцевальных па.
Редкими бывали музыкальные развлечения. Мои взрослые не хотели заводить радио. Мама была равнодушна к музыке, ей была нужна тишина. Мария Федоровна находила отвратительным звучание радио, к тому же ей сказали, что репродуктор служит для обратной передачи разговоров «куда следует». Мария Федоровна иногда приходила к Вишневским с нотами и на их пианино с жидкими и дребезжащими звуками играла старинные детские и народные песенки: «Дети, в школу собирайтесь», «Во саду ли, в огороде» и другие, а мы (Золя, Таня и я) пели. Я — всерьез, Золя и Таня с насмешкой над Марией Федоровной, им это было не нужно. Правильно пела одна Золя.
Но Мария Федоровна договорилась с Екатериной Васильевной Розовой, в квартире напротив, на нашей площадке, что она позволит учить меня играть на их пианино, а за это Мария Федоровна будет бесплатно обучать ее сына Юру. Юра был старше меня, он учился во 2-м классе.
Розовы жили в самой большой комнате, такой же (может быть, немного меньше), как комната Вишневских в нашей квартире, но их комната была разделена перегородками на три комнатушки, и та из них, в которую входили из коридора, была темная, без окон. Эта семья жила некоторое время в Америке (отец Юры был инженер), и у них были некоторые необыкновенные вещи: например, на буфете стояла коричневая голова с красным ртом с нарисованными ноздрями и с большими белками глаз. Голова не была мне симпатична, но это был кокосовый орех.
Мария Федоровна купила «Школу» Бейера[33], и я стала учиться играть. Мария Федоровна была довольна моими успехами, и я играла дома в игру на фортепьяно — на столе, на сундуке и на батареях отопления, — их частые вертикальные пластины издавали слабые звуки от удара.
Юру Розова воспитывали не так, как меня: его отправляли гулять в любую погоду, даже в дождь, несмотря на его ревматизм и больное сердце, а мы в дождь сидели дома. Юра никакого удовольствия от музыки не получал и отлынивал от уроков. Розовым стало ни к чему предоставлять нам пианино, и уроки прекратились.
На лыжах я каталась с пяти лет. А теперь стала учиться кататься на коньках, все на том же Тверском бульваре. Мария Федоровна достала мне у кого-то деревянные коньки (как у бедняков-голландцев из книги). Это были деревянные бруски, немного уже подошвы башмаков вверху, сужавшиеся книзу, а сам полоз был сантиметра в два шириной. В каждом коньке были пробуравлены насквозь два отверстия, через них пропускались веревочки, которыми коньки привязывались к обуви. Коньки скользили хуже, чем стальные, но были устойчивее, и я на них передвигалась по бульвару. Скверно было, что такие коньки были у меня одной и что на меня все смотрели, по-моему, так, как четыре года назад на красные галифе. Я чувствовала себя белой вороной.
Еще когда не прекратились наши уроки музыки, к нам пришел Юра Розов, и мы втроем, Юра, Мария Федоровна и я, стали играть в карты. Мы некоторое время играли, и я заметила, что Юра жульничает. Я возмутилась, а он смеялся, как будто жульничать было естественным, всеми одобряемым делом. Я не могла оставить это, получилось что-то вроде ссоры, Юра ушел, обидевшись, а Мария Федоровна была очень недовольна мной. Я не понимала почему, ведь мы с ней никогда не жульничали, играя, и она же учила меня честности (я думаю, она чувствовала, что предпочтение истины общению — признак жизненной неприспособленности и грозит бедами в будущем).
Золя родилась в декабре, 21-го числа (тогда еще она не гордилась, что родилась в один день со Сталиным), и меня пригласили на ее день рождения. Это было предновогоднее время, и, поскольку елки были запрещены, Вишневские протягивали веревки крест-накрест, от одной стены к другой, и развешивали на веревках имевшиеся у них елочные украшения (наши, в сундуке, были лучше) и бумажные флажки. Детей пришло мало, собрались взрослые родственники. Нас усадили за стол, покрытый белой скатертью, и перед каждым поставили тарелку, в которой было положено у всех одно и то же: бутерброды, кусок торта, конфеты, яблоко. Нам сказали, что все должно быть съедено. Мне не хотелось есть, я сделала над собой усилие и съела бутерброды, но еще съесть что-то я была не в силах. Всем разрешили встать из-за стола, а я осталась за столом одна. Я поднесла ко рту кусок песочного фруктового торта, и вдруг от него отвалилась большая часть и упала под стол на пол. Я съела то, что осталось у меня в руке, Лев Яковлевич увидел мою пустую тарелку, похвалил и разрешил выйти из-за стола. А я до конца вечера и даже дома думала о куске, упавшем на пол, боясь, что узнают, что это я уронила и скрыла, и мне было стыдно. Но потом я опять решила, что обман вознаграждается.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.
Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.