Сто тайных чувств - [71]

Я достаю камеру из сумки. И когда смотрю в видоискатель, мне кажется, что мы находимся на мифической туманной земле, сотканной из воспоминаний и иллюзий. Неужели мы очутились в китайской нирване? Чангмиань напоминает один из аккуратно отретушированных снимков, рекламируемых в туристических брошюрах как «очаровательный уголок далекого прошлого, где туристы могут окунуться в атмосферу давно минувших дней». Здесь таится вся прелесть старины, которую многие жаждут увидеть, но так никогда и не видят. Что-то здесь не так, говорю я себе. За углом нас поджидает неприглядная действительность: забегаловка, мусорная куча, какие-нибудь знаки, свидетельствующие о том, что на самом деле эта деревня — китайская волшебная страна для туристов: покупайте билеты! Насладитесь Китаем ваших снов! Не тронутый прогрессом уголок, навеки застывший в прошлом!

— Мне кажется, что я уже видела это место раньше, — шепчу я Саймону, боясь рассеять чары.

— Я тоже. Здесь так чудесно. Может, мы видели его в документальном фильме? — смеется он. — Или в рекламе автомобиля?

Я смотрю на горы, и мне становится понятно, почему Чангмиань кажется таким знакомым. Это декорация рассказов Кван — рассказов, наполнявших мои сновидения. Вот они: арки, кассия, высокие стены Дома Призрака Купца, холмы, ведущие к Чертополоховой горе. Теперь, когда я здесь, мне кажется, что пелена, разделявшая две половины моей жизни, наконец рассеялась.

Буквально из ниоткуда доносятся звонкие детские голоса. Около полусотни малышей подбегают к забору школьного двора и окружают его, громко приветствуя нас. Но стоило нам приблизиться к ним, они отбегают и со смехом и воплями устремляются обратно к зданию школы. Через несколько секунд дети возвращаются, галдя, словно стая птиц, на этот раз в сопровождении улыбающегося учителя. Они выстраиваются в ряд и по какому-то невидимому сигналу начинают громко скандировать по-английски: «Эй-Би-Си! Раз-два-три! Как де-ла? Привет! Пока!» Неужели кто-то сказал им, что приезжают американцы? Неужели они специально готовили приветствие для нас?

Дети машут нам, и мы машем им в ответ. «Привет-пока! Привет-пока!» Миновав здание школы, мы идем дальше по тропинке. Два молодых человека на велосипедах останавливаются, чтобы поглазеть на нас. Мы сворачиваем за угол. Кван изумленно вскрикивает. Наверху, у сводчатых ворот, стоит группа улыбающихся людей. Кван прижимает руку к губам и устремляется к ним. Она хватает каждого за руку обеими руками, потом окликает какую-то толстую женщину и хлопает ее по спине. Мы с Саймоном догоняем Кван и ее друзей. Они обмениваются шутливыми замечаниями:

— Толстая! Ты так растолстела!

— Эй, погляди, что стало с твоими волосами? Ты специально их испортила?

— Это стильно! Ты что, совсем деревенская, не понимаешь, что такое стильно?

— Ой, послушайте ее, она все так же любит командовать!

— Нет, это ты всегда любила командовать, а не я…

Кван останавливается на полуслове. Ее взгляд прикован к каменной стене. Можно подумать, что она в жизни не видела ничего интереснее.

— Большая Ма, — бормочет она, — что случилось? Как такое может быть?

Мужчина в толпе гогочет:

— Ха! Она так хотела тебя видеть, что встала ни свет ни заря и прыгнула в автобус, чтобы встретить тебя в Гуйлине. А теперь погляди — ты здесь, она там. То-то она рассвирепеет!

Все хохочут. Кроме Кван. Она приближается к стене и хрипло зовет: «Большая Ма, Большая Ма». Люди начинают шептаться, а потом в страхе отступают.

— Ой! — вскрикиваю я.

— Почему Кван плачет? — шепотом спрашивает Саймон.

— Большая Ма, Большая Ма… — по ее щекам струятся слезы. — Поверь мне, я совсем не этого хотела. Как ужасно, что ты умерла в день моего возвращения… — Несколько женщин вскрикивают и зажимают рты руками.

Я подхожу к Кван.

— Что ты говоришь? Почему ты думаешь, что она умерла?

— Почему все словно свихнулись? — озирается Саймон.

Я поднимаю руку.

— Я не понимаю.

— Кван? — тихо говорю я. — Кван? — Но, похоже, она меня не слышит. Она нежно смотрит на стену, смеясь и плача.

— Я знала это, — говорит Кван, — да, конечно, знала. В глубине души я с самого начала это знала.

В полдень односельчане Кван невесело празднуют ее возвращение на родину в здании местной общины. Печальная новость о том, что Кван видела призрак Большой Ма, уже облетела деревню. Она не стала объявлять об этом всем, и, поскольку пока нет никаких доказательств, что Большая Ма умерла, было бы неразумно отменять праздничный банкет, который ее друзья готовили не один день. Во время банкета Кван не хвастается ни машиной, ни софой, ни своим английским. Она тихо слушает рассказы бывших одноклассников о самых знаменательных вехах в жизни: рождение сыновей-близняшек, путешествие на поезде в большой город, времена «культурной революции», когда в Чангмиань посылали студентов-интеллектуалов для перевоспитания местного населения.

— Они думали, что умнее нас, — говорит одна женщина с руками, изуродованными артритом, — они хотели, чтобы мы выращивали рис-скороспелку, три урожая в год, вместо двух. Они давали нам специальные семена. Они привезли яд, чтобы травить паразитов. А потом лягушки, плавающие в рисовых полях, съели этих паразитов и погибли. И утки, что съели лягушек, все до одной погибли. А потом и рис погиб.