Сто тайных чувств - [41]

В день, когда мы въехали, я принялась отскребать краску со стен в детской, которая вскоре стала моим кабинетом, моей «святая святых». Лестер сказал, что стены комнаты обшиты красным деревом с необычным рисунком, и мне не терпелось обнажить это сокровище. Вооружившись скребком и задыхаясь от резкого запаха краски, я воображала себя археологом, изучающим пласты предыдущих цивилизаций и пытающимся воссоздать историю по типам покрытий. Перво-наперво следовало соскоблить латекс цвета шампанского, нанесенный, по всей видимости, чтобы воссоздать атмосферу флорентийского монастыря. Затем отшелушить все наслоения предыдущих десятилетий — зелень восьмидесятых, психоделический[20] оранжевый семидесятых, хипповый мрак шестидесятых, детскую пастель пятидесятых. Затем — оборвать остатки обоев с золотыми бабочками, купидончиками, несущими корзиночки с примулами и другими элементами флоры и фауны, принадлежащими ушедшим поколениям, которые таращились на эти стены бессонными ночами, сидя у постели простуженного ребенка или чахоточной тетушки.

Неделю спустя, когда я удалила последний слой штукатурки, под ней обнажилось не красное дерево, а самая обыкновенная дешевая сосна, частично обуглившаяся, частично пораженная плесенью. Вообще-то я — человек, не склонный к жестокости, но в тот момент я саданула по стене ногой с такой силой, что одна из досок просела, выставив напоказ клочок жестких седоватых волос. Я испустила душераздирающий вопль — не хуже, чем во второсортном фильме ужасов. В комнату ворвался Саймон, размахивая лопаткой — надеясь, вероятно, с ее помощью одолеть серийного убийцу. Я показала ему то, что, по моему мнению, имело непосредственное отношение к ужасному нераскрытому преступлению.

Через час нам удалось оторвать все гнилые доски. На полу валялись клочки, похожие на гигантские крысиные гнезда. Строитель, вызванный нами для кладки стен, объяснил, что «это» не что иное, как конский волос, использовавшийся в викторианскую эпоху для изоляции. Неплохой способ изоляции, заметил он. Предусмотрительные граждане викторианской эпохи строили свои дома так, чтобы из-за стен не доносилось ни единого неприличного звука — ни криков любовного восторга, ни желудочно-кишечных залпов.

Я упомянула об этом, так как мы с Саймоном не потрудились запихнуть конский волос обратно, и, вероятно поэтому, буквально в первый же месяц, из-за стен стали доноситься странные звуки. Между стенами образовалось пустое пространство шириной в фут, ставшее своего рода резонатором, усиливающим звуки во всем здании и преобразующим их в стук, шипение и в то, что отдаленно напоминало уроки ламбады, которые, очевидно, проводились прямо в нашей спальне.

Всякий раз, когда мы пытались объяснить суть неполадок, я принималась воспроизводить доносившиеся из-за стен звуки: тинк-тинк-тинк, бум-па, бум-па, бум-па, ш-ш-ш-ш. Саймон приводил уместные, с его точки зрения, примеры: бренчание расстроенного пианино, порхание воркующих голубков, треск ломающегося льда. Мы так отдалились друг от друга, что даже такие вещи воспринимали совершенно по-разному.

Еще одна странная, на мой взгляд, деталь: Саймон отсутствовал всякий раз, когда раздавались самые невыносимые звуки. Однажды в душе я услышала, словно кто-то насвистывает мелодию из передачи «Своя игра». Я терпеть не могла эту мелодию, но она застряла у меня в голове на весь день. И преследовала еще долгое время.

Строительный инженер предположил, что шум, по всей видимости, доносится из неиспользуемых батарей отопления. Консультант по сейсмической безопасности сказал мне, что, скорее всего, проблема в естественной осадке деревянного каркаса здания. Мама была уверена, что это крысы или даже еноты. Когда-то у нее была такая же проблема. Трубочист утверждал, что в старых дымоходах гнездятся голуби. Кевин предполагал, что зубные пломбы могут иногда передавать радиосигналы и что я должна поговорить об этом со своим дантистом. Как бы то ни было, эти странные звуки преследовали нас.

Удивительно, но наши соседи утверждали, что ничего такого не слышат. Только слепой с нижнего этажа ядовито замечал, что мы слишком громко включаем стерео, особенно по утрам, когда он занимается медитацией.

Когда Кван узнала о шипении и стуках, она тут же высказала свое мнение на сей счет:

— Проблема не что-то, а кто-то. Ага.

В то время как я распаковывала книги, она слонялась по моему кабинету, нюхая воздух, словно собака в поисках своего любимого кустика.

— Иногда призрак теряться, — сказала она. — Хочешь, я поймать его для тебя? — Она протянула мне руку, словно магический ивовый жезл.

Я подумала об Эльзе. Давным-давно ее имя исчезло с наших уст, но несмотря на это, ей каким-то образом удалось зацепиться где-то в закоулках моего мозга, подобно жильцу с правом пожизненной ренты, которого невозможно выселить. Теперь, вкупе с призраками Кван, похоже, она потихоньку выбиралась наружу.

— Никакие это не призраки, — твердо сказала я, — мы просто вытащили изоляцию. В комнате теперь как в горах.

Кван только самоуверенно хмыкнула в ответ. Она положила руку на пол. Ее рука дрожала. Она рыскала по комнате, словно бладаунд, испуская время от времени неопределенное «хм», каждый раз более уверенно. Наконец Кван встала и застыла в дверях.