Сто стихотворений - [13]
Шрифт
Интервал
И не требует глотка глотка.
Умирает Рембо,
И судьба продается с лотка.
В перезвоне стаканов
Идет торжество рождества,
И слетает с платанов
Последнею стаей листва.
Без любви, без укора,
Всегда и во всем холодна,
Словно глаз сутенера,
Глядит в переулок луна.
Под надежную кровлю
Лениво спешат сторожа.
Наказанье любовью
Страшнее петли и ножа.
3. «Не будет ни встреч, ни обманов…»
Не будет ни встреч, ни обманов
У старой судьбы на краю.
Последние листья с платанов
Летят через душу мою.
И нет ни тоски, ни боязни,
Спокойствием полнится взгляд.
Последний кончается праздник,
Последние листья летят.
Летят через память о лете,
Летят через тысячи лет,
Сквозь легкий туман на рассвете
Полетом погибших планет.
Веселье кончается скукой,
И время меняет наряд.
Над самой последней разлукой
Последние листья летят.
1974
«А нынче — голая зима…»
Б. Шмидту
А нынче — голая зима,
Как рифма без стихотворенья.
Хоть плачь или сходи с ума,
Но снега нет и — нет забвенья.
Прошедшее обнажено
В душе, как на рельефном снимке,
И пересеяно пшено
Воспоминаний по крупинке.
Какую кашу заварит
Жизнь беспощадная на завтра?
Что из восторгов и обид
Сплетет поэт, ее соавтор?
Ведь могут ижица и ять
Опять с грядущим днем лукавить?
Но ничего нельзя изъять
И ничего нельзя исправить.
1975–1976
«Там, в нашем Августе, созрели…»
Там, в нашем Августе, созрели
Хлеба в полях, и звонкий зной
Густую зелень акварели
Просвечивает желтизной.
Там за науку страсти лето
Наград не требует взамен.
Там все продуто и прогрето
И каждый миг благословен.
Там на лугу пасутся кони
И шмель в татарнике жужжит.
Там грудь твоя в моей ладони,
Как вся вселенная, лежит.
1975–1976
«Как быстро кончилось вино…»
Как быстро кончилось вино
И новогоднее веселье;
Через холодное окно
Глядит туманное похмелье.
Но ведь блистали на балу
Вдвоем Поэзия и Проза.
И прорастала на полу
Тобой оброненная роза.
И ворох старых новостей
Под снегом стынет без призора.
И век железных скоростей
С тоской страстей не кончил спора.
Смолкает музыка в ночи
Под завывание метели, —
Но вместе с веком две свечи
Пока еще не догорели.
1975–1976
«Ах этот взгляд! Ах этот праздник…»
Ах этот взгляд! Ах этот праздник
Благословенного огня!
Он иногда и нынче дразнит,
Как в давней юности, меня.
Дразни, блистай, души посредник,
В вечернем сумраке страстей
И ослепи меня в последнем
Восторге гибели моей.
1975–1976
«Малинником диким зарос откос…»
Малинником диким зарос откос
Над поворотом реки.
Сладчайший ветер твоих волос
Коснулся моей щеки.
Мир, который нас окружал,
Малиной спелой пропах.
Губ твоих малиновый жар
Растаял в моих губах.
И через души прошли века,
А может быть, только миг.
Потом в океан унесла река
Твой просветленный лик.
Неведомо мне, на какой волне
Время оборвалось,
Но все еще снится моей седине
Ветер твоих волос.
1975–1976
«Волна, звеня колечками…»
Волна, звеня колечками,
По камушкам поет.
И девочка над речкою
По берегу идет.
Идет-проходит павою
По берегу реки
И рвет рукою правою
Ромашки лепестки.
Плывет в траве до пояса,
Гадает про меня.
И тают оба полюса
От нашего огня.
По капле время точится
И просветляет нас.
И мне до смерти хочется
К той девочке сейчас.
Взглянуть бы в очи-проруби,
Поймать бы синий взгляд…
Да не летают голуби
На сорок лет назад.
1975–1976
«А тот блиндаж, где я сложил…»
А тот блиндаж, где я сложил
Стих о друзьях моих,
Как будто некий старожил,
От старости затих.
Вокруг него сухой бурьян,
Белее полотна,
Стоит — ни цвета, ни семян,
Лишь видимость одна.
Вдавился камнем в слой земной
Блиндаж, обросший мхом.
И тех, кто здесь дружил со мной,
Не разбудить стихом.
Я тоже стар, колюч и сух,
Как выцветший бурьян,
И только мой упрямый дух
Воспоминаньем пьян.
1975–1976
Вязовское
Порой тоска житейской прозы
Нас держит крепче якорей.
…Грустит сирень. Пасутся козы
Над прахом матери моей.
Могила стоптана. Ограда
Растащена по кирпичу.
Что мне на этом месте надо?
Чего ищу? Чего хочу?
Я здесь! Но я уже не здешний.
Здесь все забыло про меня,
Пока я шел сквозь ад кромешный
Двух войн, блокады и огня.
Пока среди сестер и братий
В кровавом месиве дорог
Я душу матери растратил
И эту память не сберег.
Я выйду в рожь. В родное поле.
В седое, как мои виски.
И, рухнув, выплачу на воле
Всю горечь страха и тоски.
И может быть, из сердца прянут
Слова, как птицы из силка,
И мне в глаза мои заглянут
Два материнских василька.
1975–1976
«Как совершенство неба и земли…»
Как совершенство неба и земли,
Весенние танцуют журавли.
Блистательный балет среди болот.
Гармонии и грации полет.
Изящества и пластики турнир,
Живого чуда несравненный мир.
Тот, кто увидеть это чудо мог,
Уже не просто человек, а бог.
Случайно в руки получивший нить
Умения гармонию хранить.
1975–1976
«Это память опять от зари до зари…»
Владимиру Жукову
Это память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы.
И мне снятся всю ночь на снегу снегири,
В белом инее красные птицы.
Белый полдень стоит над Вороньей горой,
Где оглохла зима от обстрела,
Где на рваную землю, на снег голубой
Снегиревая стая слетела.
От переднего края раскаты гремят,
Похоронки доходят до тыла.
Под Вороньей горою погибших солдат
Снегиревая стая накрыла.
Мне все снятся военной поры пустыри,
Где судьба нашей юности спета.
И летят снегири, и летят снегири
Через память мою до рассвета.
1975–1976
Еще от автора Михаил Александрович Дудин
