Сто шестой элемент - [2]
И мальчишка спросил:
— Это здесь типография?
— Нет, — ответил я.
Он не успокоился.
— А где печатают газету?
— В типографии.
Паренек задумался. Газета и все с нею связанное было для него далеким и смутным понятием. Он кашлянул. Сзади, за его спиной, послышалось сдержанное шушуканье. Мальчишка хотел спросить еще что-то, но Сенька позвал его в комнату.
Дверь открылась пошире, и мальчишка вошел и плотно прикрыл дверь.
— А там кто? — спросил Сенька.
— Ребята.
— Ну так пусть и они заходят.
Парень открыл дверь и сказал:
— Идите сюда.
В коридоре кто-то хихикнул, одну девчонку в красном платье вытолкнули вперед, и она сказала громко и возмущенно:
— Ой, Генка, вреднулина! — но в комнату вошла первой.
За ней входили мальчишки и девчонки, страшно жизнерадостные — они все до одного улыбались, но это, видно, от смущения. Как только они переступали порог, сразу становились серьезными и больше уже почему-то не улыбались.
Сенька встал перед ними и скрестил руки на груди, как Наполеон.
— Ну? — спросил он. — Что у вас?
— У нас детской площадки нет, — сказал тот самый, в веснушках.
— У нас ребят во дворе много, а детской площадки нет, — подтвердила девчонка в красном платье, которую первой втолкнули в комнату. Тоже, видно, зачинщица.
— Вот мы и пришли в типографию, — добавил веснушчатый.
— М-да! — сказал многозначительно Сенька. — М-да, — повторил он и добавил: — Так вы не туда пришли. Типография не здесь...
— Ну, Сенька, — не выдержал я, — не мучай ребят!
Потом мы рассадили ребят, но стульев не хватило, и двое самых маленьких шпингалетов уселись прямо на паркет. И молча, только изредка шмыгая носами, смотрели, открыв рот, то на Сеньку, то на меня. Когда они шевелились, из дырочек их сандалий на паркет сыпался песок. Вот так они и сидели. Молчали и сыпали песок. А остальные все разом заговорили и, возмущаясь, рассказали нам, какой зловредный у них домком — он не хочет сделать площадку, а во дворе живет сорок или пятьдесят ребят, и вот теперь они не знают, как быть.
— Хорошо, — сказал Семен тоном многодетного папаши, в авторитете которого нельзя сомневаться, — не волнуйтесь, дети. Приходите ко мне через два дня.
Дети поднялись и ушли, и только после двух маленьких голопузиков, которые сидели на полу, остался песок. Он скрипел под ногами.
Вначале я не обратил внимания на это Сенькино выражение: «Приходите ко мне». Потом только, когда он стал звонить в горком комсомола, я понял, почему он так сказал. Понял я это по Сенькиному тону. Он сказал, что звонят из партийной газеты и что в редакцию поступила жалоба на плохую организацию летнего отдыха во дворе дома № 86 по улице Карла Либкнехта. Судя по выражению Сенькиного лица, на другом конце провода его заверили, что сейчас же свяжутся с домоуправлением и разберутся. Сенька и не ждал другого ответа. Он был уверен, что дело не стоит выеденного яйца.
Ровно через два дня, в то же самое время, когда Сенька держал равновесие и возмущался, что нас, журналистов, заставляют обрабатывать чьи-то писульки и не дают настоящего дела, дверь снова приоткрылась и снова заглянул тот же паренек с челкой.
Потом он вошел в комнату, а за ним вся делегация в том же составе. Только те двое карапузов в последний момент, уже на пороге, косясь на нас, что-то зашептали своей начальнице в красном платье, и она срочно утащила их в дальний конец коридора.
— Ну как? — спросил Семен у «веснушки». — Сделали уже?
Он был уверен, что сделали. Наверняка сделали. Как могли не сделать, если звонили из партийной газеты! Сенька был уверен, что все в порядке, что зря пришли сегодня эти привередливые ребята, им, наверное, еще что-нибудь надо. «Гигантские шаги» или карусель. Придется звонить еще...
— Нет, — ответил «веснушка». — И не подумали.
Сенька серьезно посмотрел на него и сказал:
— Ну, значит, завтра сделают. — И добавил неуверенно: — Или послезавтра...
— Не, — ответил мальчишка. — Не сделают...
Все смотрели на нас строго и печально, словно они, малыши, получше нас знают, что ничего такого не изменится у них во дворе ни завтра, ни послезавтра.
— Хорошо, — сказал Сенька, — приходите завтра, ребята. Я с ними поговорю. Безобразие! О детях не заботятся!
Сенька встал и заходил, размахивая руками. Он возмущался очень искренне, и ребята поверили нам. Они ушли, и каждый сказал по очереди, выходя:
— До свидания!
— До свидания!
— До свидания!
— До свидания!
А одна девочка сказала даже так:
— До свидания, дяденька!
Это она хотела выразить особое расположение к нам и к редакции и надежду на нашу помощь.
— Между прочим, — сказал я Семену, —тебя раньше называли когда-нибудь дяденькой?
— Отстань, — огрызнулся Сенька. Он думал о чем-то серьезном.
Ребята ушли, и я посмотрел на дверь в комнату шефа. Она была приоткрыта.
Мы посидели молча.
Неожиданно шеф сказал из своей комнаты:
— Сеня, позвоните в горжилуправление завтра. А потом домоуправляющему. Поговорите с ним лично.
— «Цеу» получено! — прошептал Сенька. Но на другой день домоуправляющему позвонил. Не знаю, о чем и как он говорил и что отвечал ему домоуправ, я уходил на завод. Но когда вернулся, Сенька не мог работать.
Он каждую минуту отрывался от дела и говорил:
