Сто семидесятая - [25]

— Мне не нравится, как ты выглядишь, — недовольно заметил он. Я молчала. — Я просмотрел твоё дело и знаю, что ты прожила большую часть жизни на свободе. Отсюда проблемы с повиновением и дисциплиной. Тебе сложно адаптироваться к новой жизни, но, тем не менее, тебя оставили в программе. Все две дюжины, Юна, тебе почти чудом удавалось скользить по лезвию бритвы.

Ратенмарец замолчал. Если он ожидал реакции, то не знаю, какой именно, я просто продолжая гипнотизировать пространство перед собой. На ран Альрона я больше не смотрела. И дело было не в том, что я справилась с самодисциплиной. Просто я не хотела его видеть. Никогда.

— О чём ты думаешь, мне понятно, — его тон едва заметно изменился, когда он наклонился ближе. — Ты ненавидишь меня и всех ратенмарцев, уверен, что спорить ты со мной не станешь.

Сказать мне было нечего, ратенмарец был абсолютно прав.

— Но поскольку тебе всё же удалось протянуть эти две дюжины и, более того, ты ни разу не пыталась совершить необдуманных поступков…

Руки сжались сами собой, комкая материю платья. Да, я была слишком малодушной, чтобы поступить достойно и покончить со всем одним махом.

— …могу смело предположить, что ты всё же хочешь жить достаточно сильно, чтобы отказаться от прошлого и смотреть в будущее.

От чужих слов стало не по себе.

— Однако твоя ненависть не даёт тебе перешагнуть через воспоминания и отказаться от того, чем ты когда-то дорожила.

Сейчас Ран Альрон вёл себя как типичный психокорректор за исключением того, что он говорил открыто, бросая правду в лицо и не пытаясь улыбаться.

— Но ты не делаешь ничего для того, чтобы спастись и раздавить свою ненависть. Ты просто упиваешься ею, как и собственным страданием, загоняя себя в угол всё глубже.

В каюте было очень тихо. Я была крошечной мёртвой букашкой, светлячком, проглоченным ратенмарским монстром, неспешно переваривающим моё полуживое тело в глубине своих бесконечных кишок.

— Но разве это имеет смысл, Юна? Зачем ты продолжаешь мучить себя? Не проще ли всё прекратить?

Вопрос резанул по сердцу. Ещё живому.

Ран Альрон сдвинулся, оказываясь ко мне вплотную. Он не делал попыток коснуться, довольствуясь тем, что мог пристально меня разглядывать. Его тёплое дыхание касалось щеки.

Я бы чувствовала отвращение и желание отпрянуть, но… но сейчас я думала только о его словах.

— И знаешь, Юна, — прошептал он тихо, — я знаю, почему ты никогда не пробовала покончить со своей жизнью.

Больше я не слышала собственного сердца. Должно быть, ужасная машина уже перемолола мои кости и жилы, сердце и мозг, оставляя только кожу, чувствовавшую чужое дыханье, глаза, видевшие светлую стену напротив, уши, способные слышать…

— Потому что умереть ты боишься гораздо больше, чем стать одной из нас. А это значит, мой милый светлячок, что ты давно сделала выбор. Ты сделала его, надев белое платье и следуя правилам. Твоё жалкое сопротивление — каприз девчонки. Ты прекрасно знаешь, что всё давно решено, но делаешь вид, будто это не так. Делаешь вид, что всё ещё борешься за свободу. Делаешь вид, будто ты всё ещё тейанка.

Следующее, что я видела, это изменившееся на миг лицо Альрона, его распахнутые в удивлении глаза. Мои руки сжимались на его шее, пока я наваливалась на ратенмарца всем весом, застав врасплох. Налетев ураганом, я не дала ему времени опомниться, оттолкнуть.

Я ощущала невероятную силу внутри. Силу, достаточную чтобы удержать ратенмарца. Силу удушить падаль собственными руками. Силу чтобы бороться и сдохнуть, но не от собственной руки, а от руки врага в честной схватке.

Он перехватил мои запястья, пытаясь отодрать от себя. Пусть ломает мне кости — я не выпущу его горло, извергавшее чёрную дрянь. Я чувствовала, чувствовала, что сумею удержать.

Руки горели, голова горела, горела душа.

Пусть это станет последним, что я сделаю, но я убью мерзкого мутанта, отнявшего тысячи, миллионы жизней вместе со своей машиной смерти!

Я заглядывала в голубые глаза напротив, ожидая, что вот-вот они закроются навсегда. Странно, но я не узнавала в них страха. Неужели ратенмарец не боится смерти?

А дальше сильный удар чуть ниже виска погрузил меня в темноту.

«Вот и всё», — кажется, успела подумать я.

* * *

Ни одному из моих желаний не суждено было осуществиться: мне не удалось убить ратенмарца и сама я всё ещё продолжала дышать, очнувшись в белой капсуле и прикрыв глаза от ослепительного света. Голова раскалывалась так сильно, что оторвав её от поверхности, я тут же уронила неподъёмную тяжесть обратно, желая выругаться на всех известных мне наречиях, но не рискуя спровоцировать новую вспышку.

Немного привыкнув к свету, я обнаружила прозрачную пластиковую крышку, сквозь которую виднелся потолок, усыпанный мелкими круглыми лампами, виноватыми в том, что перед глазами плыли пятна. Повернув голову и часто заморгав, я увидела снующих повсюду Синих.

Один из них, заметив моё пробуждение, подошёл ближе, проверил столбики, светящиеся на одной из панелей прозрачной перегородки, державшей меня внутри, и тут же исчез из виду.

Сомнений в том, что я нахожусь в Оздоравливающем блоке, не осталось.

В месте, подобном этому, мне «посчастливилось» побывать дважды. Первый раз я очнулась в точно такой же капсуле после нападения ратенмарцев на мою деревню. Второй раз случился из-за несчастного случая, который я же и спровоцировала — тогда, во время очередной встречи с психокорректором у меня случился приступ паники. Я рванула на выход, панель уже наполовину закрылась и мне защемило руку. Защемило настолько, что кость не выдержала, переломившись. Боль была жуткая и меня отвели в похожий блок на Матере.