Сто поэтов начала столетия - [13]

И, как ангел, здесь не оставив следа,

Уйди на небо из многоточий.

Искаженная чередою железных веков мелодия, по глубокому убеждению героя стихотворений Арабова, продолжала звучать всегда, в том числе, конечно, и в благословенные времена так называемого застоя, когда для каждого был открыт путь внутреннего сопротивления и автономного движения к подлинной жизни вопреки жизни ложной и навязанной извне. Так думает герой Арабова. А вот Евгений Бунимович, соратник Арабова по клубу «Поэзия», в хрестоматийных строках описывает тогдашние времена и нравы совершенно иначе:

В пятидесятых –

рождены,

в шестидесятых –

влюблены,

в семидесятых –

болтуны,

в восьмидесятых –

не нужны…

Арабов пишет о том же, о тех же, но – прислушаемся – дьявольская разница! С одной стороны, конечно,

Это было время, когда стреляли в других,

Ну а ты – только сигарету.

Это было время, когда давали под дых

И собак запечатывали в ракету.

Однако приглядимся: жизненная траектория родившихся в семидесятые имеет у Арабова совершенно иной вид. Да, влюблены были в шестидесятых (и в шестидесятые), но болтунами не были никогда, предпочитали молчание, а потому не испытали ни перестроечных иллюзий, ни постсоветских разочарований.

Кто кидал коктейль Молотова на врага,

Тот счастливее тех, кто его распил.

Я хлебал коктейль Молотова в года,

Когда каждый носил в глубине распил.

…………………………………

Наши следы в кабаках везде,

А вот Христос не оставил следов,

Потому что ходил по воде.

Из закусок были орех расколотый,

Двое шпрот, обветренных, как наждак.

И нам подавали коктейль из Молотова,

Чтобы мы заливали внутри рейхстаг.

Главные события всегда происходят «внутри» сознания, а значит – мало зависят от того, какое тысячелетье на дворе. Самое главное – что с чем сравнивать! В перспективе большого времени культуры подробности приобретений и утрат перестроечных иллюзий выглядят неразличимо мелко и бледно. Необходимо сопоставлять не тучные годы со скудными, но видеть родство любых сегодняшних дней с временами, когда вершились главные, доселе не канувшие в небытие смыслы:

Еще не дождь, но пока не снег,

И гарь на ангелах городских.

Светофор говорит пешеходам: «Нет».

И дальше не видно следов никаких.

И дальше не видно обычных людей

С халвой, подарками для родных.

Лишь тьма и поступь слышна зверей…

Упоминание о халве прозрачно отсылает к Бродскому (точнее говоря, к его известнейшему «рождественскому» стихотворению), и эта отсылка для Арабова фундаментально важна. Только сопрягая времена и смыслы, можно избежать насильственной деформации сознания, которая происходит тем более целенаправленно, чем более свободными, «демократичными» кажутся правила повседневной игры в жизнь:

Несколько политологов

Раздели меня донага.

Несколько политологов

Выудили из подкорки врага.

Несколько политологов

И несколько эндокринологов

Не оставили мне ни фига.

Я с утра был то Лазарем, то Христом,

Сам себя оживив и поставив стоймя.

Я с утра говорил с говорящим кустом, –

Человека гораздо труднее понять…

Но в этом кусте скрывался не Иегова,

И куст горел по всем каналам «на пять»…

Голос Юрия Арабова слышен не всем, он (по Баратынскому) «негромок» в отличие от многих меньше проживших на свете стихотворцев, культивирующих колоритное устное фестивальное чтение, «незаурядную» лексику и вообще «социальную» поэзию. Но «всякому городу нрав и права», как говаривал Григорий Сковорода. Для того чтобы прибор (ну хоть тот же телевизор, к примеру) продолжал работать, вовсе не нужно, чтобы все телезрители были телемеханиками. Арабов вполне ясно осознает свои задачи, честные и частные, но от этого не менее, а наоборот – более значительные:

…Я пишу эти строки в зоне рискованного земледелия,

начиная кружить над опытом, словно бабочка над растением.

Раньше я строил город, но теперь я построю хлев,

где из деликатесов только вода и хлеб.

В только что изложенные соображения необходимо внести одну весьма существенную поправку. Никому не должно казаться, что в стихах Арабова описаны легкие прогулки по садам вечных смыслов, проступающих сквозь современную нежить. Арабов предлагает читателю историю сомнений и утрат человека, почти целиком погруженного в эту самую нежить, почти навсегда утратившего связь с предвечным чудом. Гармония растворена в повседневных тягостных диссонансах. Гармония и есть диссонанс – лучше всего, как мне кажется, это выражено в замечательном стихотворении, в котором «сложная» музыка нынешнего и прошлого столетий описана как лучшая метафора очистительных событий, отсылающих к евангельским временам.

Штокгаузен не умер. Он просто бредит в трубах,

Из кранов выползает холодная змея,

Быт крепок, словно улей, он закален на трупах,

И на зубах крошится чуть ржавая земля.

Ведь наша жизнь сложилась. Как водка настоялась,

Но Бог ее не любит, наверное, он прав,

И в дебрях сухожилий есть мертвая усталость,

Как в августе бывает на перекрестке трав.

Ты вылил свою воду, как Иоанн Креститель,

Ты видел его руку, которая мертва.

Ты горную породу долбил, как небожитель,

Чтоб камень возродился из своего нутра.

Так почему ты бредишь, что жизнь сиюминутна,

Застегиваешь криво дешевое пальто,

И умираешь ночью, и просыпаешь утро,