Сто монет - [37]

— Я ко всем людям не имею отношения. Пора бы уже тебе понять, моя Шекер, за кем ты замужем. У меня дел по горло, соображаешь — дел! Надо съездить в пустыню, посмотреть, в каком состоянии скот.

— А как же другие? Разве Мухаммед Карлыев ниже тебя? Он тоже много работает, но и для семьи находит время, А ты всегда в дороге. Я-то понимаю — скот для тебя только повод. А на уме — охота.

— Ты что, хочешь, чтобы я не ездил?

Вместо ответа она понурила голову.

— Та-ак! — укоризненно протянул Ханов. — Просто не хочется видеть тебя, когда ты вот так сидишь с опущенным лицом. Ну, не надо, Шекер. Я ведь не Карлыев, чтобы невылазно торчать дома. Каждый человек устроен по-своему. Я — охотник. Без хлеба, без соли я бы ещё мог прожить, а вот без охоты меня тоска сгрызёт… Ты не должна, моя Шекер, делать вид, будто тебя не любят. Даже противно смотреть.

Сколько бы ни повторял Ханов слово «люблю», Шекер с недавних пор явственно ощущала какой-то холодок со стороны мужа. А ведь она-то любила его больше всех на свете.

Ханов женился поздно. Шекер была на пятнадцать лет моложе. Образованием она не блистала, но миловидностью и рассудительностью выгодно выделялась среди своих сверстниц. И ростом удалась, и лицом. Да и ковровщицей слыла искусной. Правда, с тех пор, как встретилась с Каландаром, она уже не брала в руки дарак, но на Ашхабадской ковровой фабрике её помнили и поныне.

По справедливости Ханову следовало бы носить её на руках, Но, прожив холостяком до тридцати пяти, он уже не ценил ни молодости, ни чистоты, ни женского обаяния Шекер.

Услышав от мужа слова «противно смотреть», сказанные, правда, в шутку, Шекер встала.

— Ты куда, Шекер?

С трудом проглотив комок в горле, она ответила:

— Раз ты едешь на охоту, приготовлю тебе всё.

— Разумно, моя Шекер, но раньше принеси-ка мне ещё одну подушку.

Когда она протянула мужу вторую подушку, тот шаловливо схватил её за руку и потянул к себе.

— Оставь! — горько произнесла Шекер и, тихонько толкнув его в грудь, подалась назад. — Язык твой говорит одно, а сердце другое.

— Моё сердце никогда не лжёт! — засмеялся Ханов.

Он по-юношески легко вскочил на ноги, сжал жену в своих объятиях и, целуя её в щёки, в подбородок, в шею, закружился с ней по комнате.

— Оставь! У меня голова кружится.

— Ну и пусть!

IX

В предрассветных сумерках из города выехали две, машины. Впереди ехал «газик» Чары, следом грузовик Лысого Ширли.

Когда миновали железнодорожный переезд и повернули на юг, Ханов откинулся на сиденье и, держа перед собой в одной руке двустволку «три кольца», другой похлопал водителя по плечу:

— Ну, Чары! Как настроение?

— Неплохо, Каландар-ага.

— Если не плохо, жми, голубчик!

Чары всегда был рад угодить своему начальнику.: Без лишних слов он стал постепенно нанимать на акселератор. Машина, мерно урча, мчалась по широкому асфальтированному шоссе, накручивая на колёса километр за километром. Когда стрелка спидометра приблизилась к восьмидесяти, Ханов закурил.

— Теперь не снижай! — сказал он. И, сделав пару затяжек, не оборачиваясь, протянул сигареты назад. — Бери, — предложил он спутнику, притихшему на заднем сиденье.

Караджа Агаев, как влез в машину, так не произнёс ни слова и сидел неподвижно, привалившись грудью к передней спинке.

— А? — словно очнулся он ото сна.

Всё также не оборачиваясь, Ханов спросил:

— Ты что, с вечера не спал? Смотри, если шлялся по бабам, всю охоту мне загубишь.

Агаев улыбнулся в темноте и, взяв сигарету, сказал:

— Ну, что вы, товарищ Ханов…

— Не молчи, расскажи что-нибудь!

— Ай, что может рассказать ревизор?

— Как раз ревизору всегда есть что рассказать, — засмеялся Ханов. — Все тайны мира в ваших руках.

— Возможно, тайны мира и в наших руках, только… только воля наша в чужих руках.

— Это почему же?

— Да вы и сами знаете!

— Не темни, говори пояснее!

— Вы помните Айдогды?

— Какого Айдогды?

— Айдогды Батыра.

— Этого жулика с носом, как лопата? Заведующего фермой в том южном колхозе?

— Вот, вот! После того, как вы подписали акт, мы передали его дело прокурору. А вчера, когда я уже собирался домой, позвонил вдруг Карлыев и попросил копию этого дела. Он вроде бы и вас искал, да не нашёл.

— Ты отнёс?

— Отнёс.

— Ну, отнёс и ладно. А с какой стати ты приплёл сюда нашу волю? А?.. Ты почему замолк? Чары можешь не стесняться, он свой парень.

— Я знаю, что Чары свой, — после долгого размышления ответил Агаев. — Мне кажется, Карлыев не очень-то доволен моей ревизией. Когда я положил перед ним дело, он вроде бы нахмурился. И тон его мне не понравился.

В сердце Ханова закралась безотчётная тревога, но он попытался отмахнуться от неё.

— Тон ещё ни о чём не говорит, — стараясь придать вес своим словам, спокойно возразил он. — Даже если ты пророк, в наше время без доказательств никто тебя и слушать не станет.

— Это-то верно.

— Если верно, скажи, как у тебя с последним делом? Покончил с ним?

— Можно сказать да, но можно и нет.

— Не понимаю.

— Да поскольку ничего особенного не обнаружено, мы решили пока ревизию прекратить.

— Какая оказалась недостача?

— Да ничего стоящего…

— Сколько? — повысил голос председатель райисполкома.

— Всего-навсего триста рублей.