Сто монет - [33]

— Ай, скажем ещё в своё время.

— Что, поступили какие-нибудь жалобы или нарекания по части финансовой дисциплины в «Хлопкоробе»?

— Нет.

— Всё-таки вы странный человек, Ханов, очень странный! Помните, я на днях спросил у вас, читали ли вы Махтумкули?

— Помнить-то помню, только… Только, какое отношение Махтумкули имеет к делу Тойли Мергена?

— А то отношение, что Махтумкули всю жизнь болел душой за человека…

— Ну это уж вы слишком! — сказал Ханов и резко поднялся с места. — За кого бы ни болел душой Махтумкули, он, наверняка, не имел в виду таких, как ваш Тойли Мерген.

Впервые за весь этот день у Карлыева появилась в лице не свойственная ему жёсткость.

— Не забывайте, что Тойли Мерген коммунист! И что он состоит в одной партии с вами, — чётко и раздельно произнёс он.

Ханов не мог не почувствовать, что на этот раз секретарь райкома по-настоящему разозлился. Но это лишь воодушевило его.

— Да, я знаю, что партбилет у него пока в кармане.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что Тойли Мерген снят за семейственность, а такие…

— Вы хотите сказать, что такие хорошими не бывают? — прервал его Карлыев. — Поймите же, что за свои ошибки Тойли Мерген уже понёс серьёзное наказание. Да, человек однажды оступился, и люди сказали ему в глаза всю правду о нём. Что же дальше? Вместо того, чтобы помочь оступившемуся встать на ноги, вы намерены корить этого человека до конца его дней. Поймите, что подобная злопамятность не имеет ничего общего ни с партийными принципами, ни с простой человечностью. И раз уж вы не торопитесь, я напомню вам одно старинное предание. — Они оба сели, и Карлыев продолжал: — Когда-то в прежние времена могущественный падишах повелел доставить к себе во дворец известного поэта, горячо любимого народом. И сказал всесильный властитель поэту: «До наших ушей дошли дерзкие стихи, сочинённые тобой про твоего падишаха. За это ты сейчас поплатишься левой рукой». Через некоторое время однорукого поэта опять доставили во дворец и падишах сказал ему: «Сегодня мы проезжали по городу, и те дерзкие стихи снова коснулись нашего слуха. За это ты сейчас лишишься своей правой руки». Прошло ещё какое-то время, и несчастный поэт в третий раз предстал перед падишахом. Тот положил ему руки на плечи и сказал: «Сегодня ночью нам вспомнились твои нечестивые стихи про нашу милость. Ну, как мы теперь с тобой поступим?» Гордо глядя падишаху в глаза, поэт ответил: «Если тебе нужна моя голова, возьми её, только убери с меня свои кровавые руки!..»

Видимо, легенда произвела впечатление на Ханова. Позабыв о том, что разговор у них деловой, он по-детски простодушно поинтересовался:

— И тот отрубил ему голову?

— Концовка — на ваше усмотрение, — улыбнулся Карлыев. — Ведь я рассказал вам эту притчу именно потому, что вам неймётся довести дело Тойли Мергена до крайней черты. Да, Тойли Мергена справедливо критиковали за потакание родственникам. Но ведь ни один человек даже не намекнул на то, будто Тойли Мерген не чист на руку. Что угодно можете о нём говорить, но позариться на общественное добро он не способен.

— Способен или нет — покажет тщательная проверка. — Ханов снова принялся за своё.

— Ну что ж, воля ваша…

— Да, тут уж действует моя воля, — самодовольно согласился председатель райисполкома. — И уверен — не зря… Интересно, какую притчу вы мне расскажете, когда я выложу вам на стол доказательства.

Поскрипывая своими неотразимыми сапогами, Каландар Ханов направился к двери.

VIII

Каландар Ханов вышел из здания райкома вполне довольный собой. Его внушительная фигура неторопливо пересекла улицу и скрылась в только что выстроенном, ещё пахнущем краской здании исполкома.

«Пожалуй, надо торопиться, — размышлял он. — Тойли Мерген человек опытный. Пронюхает, что его хотят потрясти, и постарается скрыть свои проделки. Главбух Дурды Кепбан всегда был у него правой рукой и, конечно, поможет ему присыпать песочком малейшие следы левых заработков. Значит, надо направить в «Хлопкороб» ревизора как можно скорее. Кого же? Черкезова? Нет, этот — растяпа, не справится.

Мало того, что робок, но ещё и жалостлив, как баба. Да и чревоугодник к тому же. Набьют ему утробу пельменями, накачают водкой, он и вернётся ни с чем. Нет, туда придётся послать лично Караджу Агаева, всем ревизорам ревизор!»

Весело поскрипывая сапогами, Каландар Ханов проследовал в свой кабинет и, едва достигнув стола, сразу нажал кнопку. Мгновенно и бесшумно в кабинете появилась невысокая белолицая, хорошо одетая женщина средних лет. Не поднимая головы от бумаг, он спросил:

— Меня никто не спрашивал?

Секретарша открыла маленький блокнот и, не садясь, начала докладывать обо всём, что произошло после ухода Ханова на бюро райкома:

— Два раза звонили с Хауз-Хана, — сообщила она. — На южном участке снова упала вода.

— Опять!.. Что же мне делать с этими безголовыми! — воскликнул Ханов. Некоторое время он сидел задумавшись, потом схватился за телефон и набрал номер райкома. — Говорит Ханов. Карлыев ещё у себя? Давай… Мне, товарищ Карлыев, придётся снова съездить на южный участок, иначе — пропадём. Опять воды мало!.. Я вам вот почему звоню: надо с ними как-то решать… Что? Послезавтра? До послезавтра можно полить сотню гектаров… Ладно, поедем вместе. Только с тамошним народом разговаривать вежливо уже ни к чему. Нечего, говорю, с ними церемониться… Ладно.