Сто лет жизни в замке - [2]

В наши дни жизнь в замке разительно отличается от той, какой она была прежде. Роскошная и подчиненная давним традициям в богатых семьях знатного происхождения, она заметно изменилась после потрясений двух мировых войн. Бедные родственники большей частью исчезли, поглощенные трудом или социальным страхованием: у них была яркая жизнь, теперь они прозябают в повседневности. Случается, они обретают большое состояние. Церковь, посаженная на строгий рацион, не может больше распылять своих священников по замкам, куда их, впрочем, не очень-то и приглашают. Что касается слуг высшего класса, то сегодня они являются выходцами из Японии, Китая, Шри-Ланки или Индии. Остаются приживалы, вечные во все времена, но сегодня они рискуют быть приглашенными для стрижки газонов или покраски садовой мебели…

В общем-то, «Сто лет жизни в замке» — это не совсем верное название. Правильнее было бы сказать «Сто лет жизни замков», но это значило бы изменить утвердившееся выражение. И потом, что мы знаем о неподвижном и немом существовании, порожденном памятью камней? Совсем немного, а потому не следует рисковать: многие из них, хотя и разрушенные, полны жизни, молодости, свежести, словно люди, тогда как в других, построенных недавно, ощущается лишь пустота.

Возможно, именно в «золотой» век (эпоха между двумя франко-германскими войнами, начало XX века), жизнь в замках на всей территории Франции была особенно блистательной: до Революции блеск Версаля, где собиралась вся знать, затмевал остальные усадьбы. Во времена Империи только резиденции королевской семьи, маршалов и высшей знати имели право на роскошь. Другие более или менее состоятельные граждане старались, как могли. Нужен был приход промышленной и финансовой олигархии, а в иных случаях американского золота, чтобы вновь оживить заснувшие замки и построить новые. Даже если иногда вкусы не отличались совершенством, то все равно пышность и роскошь были гарантированы. В этой книге мы приобщимся к жизни огромных сооружений, где жили, бывали или которые просто созерцали наши прадедушки и прабабушки, дедушки и бабушки и даже наши родители. Ради того, чтобы вновь почувствовать радость жизни и узнать, как все было на самом деле.

Глава I Король в своих замках

Если когда-нибудь и был человек, сумевший воплотить искусство жить с наивысшей элегантностью, безупречным вкусом, любовью к красоте в сочетании с чувством величия, то это был Бонифаций, маркиз де Кастеллан, более знакомый под фамильярным уменьшительным именем «Бони». Бог знает, как трудно было сблизиться с этим человеком, не имея никаких титулов, но популярность сродни слабостям.

Как бы там ни было, но он владел Парижем на протяжении десяти лет. Женщины сходили по нему с ума, мужчины опасались его острого языка, однако если он и был гордым, то никогда не был высокомерным, а его улыбка могла обезоружить самую стойкую старую барыню. В истории роскоши и великолепия он занимает важное место, и было бы просто нечестно не упомянуть «Бони», ведя разговор о той эпохе, которую он ослепил, подчинил, а иногда раздражал. Это лишило бы наше повествование удивительно романтического героя.

Никто не мог устраивать таких приемов и никто не мог, как бы ни старался, походить на него… Блондин с нежной девической кожей, с холодными голубыми глазами дуэлянта, любезный, породистый до кончиков ногтей, дерзкий, как паж, смелый до безрассудства, красивый, как никто другой, как будто рожден был в Версале, где, в конце XIX — начале XX века благодаря своему имени, одному из самых громких во Франции, он чувствовал себя как дома.

«Это был придворный восемнадцатого века, — говорил о нем один из его друзей. — Хотя и отлично освоившийся с современностью, Бони, казалось, всегда был одет в бархатный или шелковый, расшитый золотом камзол. Он словно сошел с картины…».

Но он не был просто картиной, у него было достаточно благородства сердца, как, впрочем, и ума, и политического чутья. «Каким бы он был послом!» — вздыхал Филипп Бертоло, в то время как Жислан де Дисбах утверждал, что этот человек оспаривал у Бони не только пальму первенства в элегантности, но и «расположение женщин, доверие мужчин и уважение деятелей пера к тем, чей талант не вызывал у них досаду…».

Имя, как я уже сказала, было великолепным: тысячелетняя родословная по прямой без отклонений. Семья Кастеллан, выходцы из Прованса, восходила к Тибо, который был графом д'Арль в IX веке, то есть почти за 100 лет до того, как Хуго стал королем. На вершине горы, возвышавшейся над маленьким городком, название которого дало имя их роду, они построили крепость (позднее Людовик XI приказал ее снести), где со второй половины XI века рождались Бонифации, ибо в семье Кастеллан имя Бонифаций передавалось испокон века от отца старшему сыну. Это были настоящие князья, имевшие право чеканить монету. По этому поводу наш герой часто вздыхал: «Почему их предки не продолжили это дело!» Но это были князья с передовыми идеями. Так, Бонифаций-восьмой издал в своих землях «закон и обычаи», которые были настоящей декларацией прав человека, и это еще в 1252 году. Он даже учредил своего рода парламент, который запрещал издавать законы без одобрения коллегии именитых жителей. Не трудно догадаться о реакций королей на эти новшества. А когда узнаешь, что бабки Мирабо и Барраса принадлежали к роду Кастелланов, то уже ничему не удивляешься…