Сто лет - [127]

С другой стороны на мгновение открывается кусочек неба. Там, наверху, Венера играет в прятки.

Выбрать или не выбрать — это значит принять решение.

После смерти Йордис я трачу время на то, что не выбираю Ханса.

Но выбирать мысли у меня не получается.

Я разглядываю старые фотографии. У меня есть несколько фотографий Йордис и Ханса.

В раннем детстве Йордис часто смеялась. Потом перестала. Ее темные, круто вьющиеся волосы отказывались держаться в косах. Косы держались самое большее до полудня. Глаза блестели всегда, плакала она или смеялась, И может быть, сильнее всего они блестели, когда она смотрела в себя.

Младшая дочь Элиды

Йордис уже большая. Так, во всяком случае, считает она сама. Пять лет. Она помогала на поле собирать выкопанную картошку и собирала больше картофелин, чем могла сосчитать. "Золотые глазки". Но люди, которые придумали для картошки это название, наверное, забыли надеть очки. Глазки у картошки были красные.

Она сняла сапоги и стояла в открытых дверях с жестяной коробкой в руке.

Мама Кьерсти с кем-то разговаривала в доме. Должно быть, с той дамой, которая недавно пришла к ним. Йордис казалось, что когда-то она ее уже видела, но забыла, кто она.

Она открыла двери и крикнула:

— Мама! Я принесла картошку! Можно, я ее сварю?

— Не сейчас, Йордис! Иди сюда и поздоровайся с мамой Элидой!

Дама встала и подошла к Йордис. Она сняла красную шляпу и положила ее на стул.

— Йордис, доченька моя! — сказала дама и прижала ее к себе.

Это было не страшно, потому что от дамы хорошо пахло. Но вот ее слова доченька моя?.. Пришлось стоять неподвижно, пока незнакомка ее не отпустила. В замешательстве Йордис сунула палец в рот. А этого делать не следовало, ведь она уже большая. К тому же палец был в земле.

Она прекрасно знала, что эта дама — ее мама Элида, но это было как будто не по-настоящему. Теперь этой даме захотелось, чтобы Йордис села к ней на колени. Мама Кьерсти кивнула, поэтому Йордис села. Но сидеть долго на коленях у незнакомки она не собиралась.

— Моя девочка! — сказала дама и погладила Йордис по голове, лицо у нее было грустное.

— Элида приехала, чтобы повидаться с тобой. Ты ведь знаешь, что она — твоя настоящая мама? — спросила мама Кьерсти.

Йордис понимала, что надо обрадоваться. Она соскользнула на пол. Дама безуспешно пыталась ей помешать. Колени у дамы были слишком скользкие.

— Я собрала еще не всю картошку! — сказала она и побежала к двери. Не забыв на ходу захватить свое ведерко.

Наверное, эта дама уже уйдет, когда я вернусь домой, подумала она и высыпала картошку на крыльцо, чтобы освободить ведерко.

Но дама не ушла. Она пришла на поле и нежным голосом сказала, что пора ужинать.

— Ты запачкаешь туфли! — сказала ей Йордис.

— Ничего страшного, — улыбнулась дама.

— Мама Кьерсти говорит, что на поле надо ходить сапогах!

— Она права, но мы не будем ходить по полю, мы пойдем домой ужинать, — сказала дама, словно это она решала, когда и что надо делать.

Йордис все-таки пошла с нею домой, ведь даму прислала на поле мама Кьерсти. Однако не позволила даме раздеть себя и мыть руки тоже пожелала сама.

Вид у мамы Кьерсти был странный, и никто из них не спросил, сколько она собрала картошки. Когда подошло время ложиться спать, дама захотела подняться с Йордис наверх. Йордис пришлось даже чуть-чуть оттолкнуть ее. Потом она взяла за руку маму Кьерсти.

— Чужие к нам наверх не ходят, — сказала она.

Дама изменилась в лице, но мама Кьерсти поднялась с Йордис наверх и, как обычно, присела на край кровати.

— Я уже говорила тебе, Йордис. Мама Элида — твоя главная мама... Но у нее было очень много дел, когда ты была маленькая, и поэтому она одолжила тебя мне на время. Ты, наверное, помнишь, она приезжала к нам, чтобы повидаться с тобой?

Это Йордис помнила. Но почему мама Кьерсти снова повторила эти слова — одолжила на время? Их нужно забыть! Она бросилась к маме Кьерсти, обхватила ее руками и крепко прижалась. Перина упала на пол.

— Нет, не на время! На время — это на сколько? Дольше, чем до Рождества? Еще дольше? Навсегда?

Мама Кьерсти качала ее в своих объятиях.

— Откуда ты это взяла? При чем тут Рождество?

— Не только до Рождества!.. Навсегда! Слышишь, мама, навсегда!

По лицу у мамы Кьерсти текли слезы. Йордис стало страшно, и она замолчала.

— Мама Элида хочет, чтобы теперь ты пожила у нее. Но об этом мы поговорим завтра.

— Нет, сначала я выкопаю всю картошку! — решительно сказала Йордис.

— Я понимаю. — Мама Кьерсти вытерла глаза. Потом они вместе прочитали молитву и — бумc! — укутали ребенка перинкой. При слове "буме" обе должны были засмеяться. Но мама Кьерсти забыла об этом.

— Ты забыла засмеяться, — напомнила ей Йордис и легонько ущипнула за руку.

— Прости, — шепнула мама Кьерсти и как-то странно улыбнулась.

Ночью, даже во сне, Йордис вспомнила все, что случилось. Помнила и когда проснулась и услышала, что взрослые уже встали. Она подумала, что, если она останется лежать, дама забудет про нее, возьмет свою шляпу и уйдет на пароход. На потолке было не меньше миллиона сучков. Они проступали сквозь краску. Папа Рейдар объяснил, что эти сучки очень упрямые. Он ушел на шхуне с фрахтом, поэтому звать его было бесполезно Йордис прислушалась, но голоса дамы слышно не было Может, она уже ушла? Наверное, поняла, что им нужно копать картошку и у них нет на нее времени. В эту минуту Йордис увидела большой сучок, которого не заметила раньше.