Сто лет полуночества - [17]
Я знаю, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Я знаю, что никогда больше мы не будем так близки и понятны друг другу, что каждая выбирает свой путь и дружбы навек не бывает. Все это я знаю, но…
Знаю, что не скажу, а если скажу, то тихо, "про себя". О том не узнает никто. Мы рассыпаемся. Опять. Это уже стало привычкой. Мы распадаемся. Почему?..
Никто никого не предал, не обидел. Без скандалов и склок. Просто улетело что‑то невидимое, но такое необходимое. Порвалась тонкая паутинка–ниточка, связавшая судьбы. Люди встречаются, чтобы сказать друг другу что‑то, вернее, объяснить.
Такие разные, некогда чужие люди, со своими амбициями, мечтами, ошибками и достижениями, оказываются вдруг вместе. Связанные не по рукам и ногам, нет! Сердца их и души окутывает стальная проволока дружбы. А сейчас оборвалась даже паутинка–ниточка.
Моих друзей прекрасные черты растворяются в потоке воспоминаний. Беспощадное время отсекает ненужные куски прошлого. Но помню, до сих пор помню даты дней рождений и общих — "наших" — праздников. Снимаю телефонную трубку, чтобы позвонить, снимаю… и кладу обратно.
Осенний холодный ветер гуляет в сердце. Когда‑то светило там майское солнце. Оно грело меня всегда, как бы ни было плохо на душе. Оно согревало меня в холод и стужу ненавистных слез, в горькие минуты утраченной мечты. Все проходило, а друзья оставались рядом. Всегда. И мне хотелось подарить мир и Вселенную в придачу таким разным, но родным и близким для меня людям. Почему?
Почему так больно сейчас, и плачу, когда рассматриваю толстый альбом с нашими фотографиями? Ведь это не любовь, а сердце словно разбито, расколото на несколько частей, и вместо солнца там теперь — пустота.
Потускнели цветные картинки беззаботной, простодушной молодости. "Наше" кафе, где мы с упоением спорили о смысле жизни и ели чебуреки, — закрылось. "Наша" традиция дарить подарки на Новый год (в день последнего экзамена) — исчезла. Все экзамены мы успешно сдали. Свой смысл жизни — нашли. Испарилось, улетучилось что‑то "наше".
Не остановить бег жизни. Не остановить.
Воспоминаний о моих друзьях хватит на целую книгу. Сколько было приключений, поисков любви, праздников 1–го сентября, когда вновь собирались все вместе после жаркого лета. Что‑то стирается из памяти повседневными заботами. Да! Бег жизни не остановить.
7–ка пик — слезы, 9–ка — боль, 10–к — болезнь, Дама пик — соперница, Туз — удар. И никуда от них не скрыться… Как же я не любила эти пики. Почему так часто выпадали они? В голове вертелось: "Слезы, слезы, зависть, удар…".
Эти воспоминания я прячу в самой глубине сердца. Боль, отчаяние, страх, злость, снова боль… Я закапываю их в зыбучие пески, топлю в вязком болоте. Но внезапно, именно в тот самый момент, когда кажется, что все забыто, ОНИ вторгаются в мою жизнь.
Захлопнуть дверь в прошлое не получается. Едкий порывистый ветер мешает. Ты умер. Но как ни пыталась в этом убедить себя и других — не выходит. Мешает жестокий, сильный ветер, с остервенением распахивающий дверь.
Убивая тебя, выставляя на пьедестал другие персоны (более достойные, чем ты), взращиваю боль. Любуюсь ею, рыдая навзрыд и крича дурным голосом. Ты умер. Повторяю изо дня в день. Тебя нет. И меня тоже. Но кто тогда по утрам варит овсянку и пьет горький кофе? Кто каждый день трясется в троллейбусе меж серых потертых лиц, превозмогая утробный вой? Потом выходит на остановке, знакомой до тошноты, и спешит на работу. Кажется, я. Та самая, которая разучилась жизнерадостно смеяться. Потому что нет ни жизни, ни радости больше. Есть существование, с прерывающейся временами болью. Слушая песни, в каждой ноте, в каждом созвучии ищу тебя. Не нахожу, закрывая глаза, снова пестую боль. А воткнутые в душу оголенные провода периодично замыкаются, изматывая сердечный клапан. И ничего не помогает. Никакие средства и лекарства.
Ты преступник, на которого нет управы. Ты — наркотик, зависимость от которого сжигает изнутри всю душу без остатка. Пусты обещания умудренных опытом людей. И хочется выкрикнуть, выплюнуть боль им в лицо. Не лечит время!!! Не лечит! Или прошедший период — это не время, а всего лишь… вечность.
Так вот что люди назвали любовью. Но разве о такой любви сочиняют они светлые песни и стихи, снимают фильмы и рисуют картины? Ведь там нет пустоты, царящей внутри меня. Нет и боли, выворачивающей наизнанку нутро.
Как же горько без тебя. Каждый день пробую послевкусие любви, разведенное в чашке крепкого кофе. Развеивая твой прах по ветру, вдыхаю этот воздух, пытаясь наполнить легкие частицами пепла — тобой. Убивая, сжигая, разрывая на клочки тебя, я снова натыкаюсь на воспоминания–призраки, которые бродят в пустых комнатах. Это ты, воскресая раз за разом, смеешься надо мной. В каждой капле грязного дождя, в каждой вызревающей почке, в каждом слепящем луче солнца — ты живой. Как ни старалась тебя умертвить. Живешь и без меня. Так, может быть… я умерла?
Неужели вот это люди назвали любовью?
Горечь пиковых раскладов… кому она не знакома? Сколько же таких воспоминаний в моей копилке. Кто хочет? Могу поделиться. Хватит на всех, еще и останется. Они раскиданы по периметру всей жизни. Перемешаны со счастьем и радостью. Перетасованы. Что было… Что будет…Чем сердце успокоится… Прошлое врывается в настоящее. Будущее не увидеть сквозь дым от костра. В осеннем мареве догорающих листьев кто‑то пытается отыскать свою душу. Воспоминания гулким эхом отзываются в ней. Это было… да, да… уже прошло. И никогда не повторится.
Категорично деля восточные традиции на плохие и очень плохие, как то: молчащая женщина в черном хиджабе, террористы–арабы и бесконечные войны в Палестине и Ливане, что по сути, мы знаем о них? И что знают они о нас?Иноверцы друг для друга, с испуганным любопытством вглядываемся в чужую культуру, вслушиваемся в иноязычный молебен – и не слышим, не видим, не понимаем, а потому, отторгая – не принимаем. Два разных, кардинально противоположных мира боятся друг друга, и бьются не на жизнь, а на смерть…Но и колокольный малиновый перезвон, и протяжная молитва муэдзина взывают лишь к одному – к любви, миру и радости бытия.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Девять человек, немногочисленные члены экипажа, груз и сопроводитель груза помещены на лайнер. Лайнер плывёт по водам Балтийского моря из России в Германию с 93 февраля по 17 марта. У каждого пассажира в этом экспериментальном тексте своя цель путешествия. Свои мечты и страхи. И если суша, а вместе с ней и порт прибытия, внезапно исчезают, то что остаётся делать? Куда плыть? У кого просить помощи? Как бороться с собственными демонами? Зачем осознавать, что нужно, а что не плачет… Что, возможно, произойдёт здесь, а что ртуть… Ведь то, что не утешает, то узлы… Содержит нецензурную брань.