Сто фильтров и ведро - [22]
13
Я знаю, что все без толку.
Тем не менее, я готовлю flyers по всем правилам военного искусства. По фьючерсной форме. И рассылаю его пятидесяти нефтяным и газодобывающим компаниям в места дислокации, начиная с Тюмени, Салехарда, Сыктывкара — где о превышении ПДК (предельно допустимых норм) молчат всегда. Где моются соляркой и керосином. Где очередь за фильтрами системы S1Q, made in Canada, с торговым знаком «Ultra Plus» должны занимать с ночи. Компании молчат, как индийские гробницы. Что совершенно естественно. Сдались им эти рабочие! Когда есть штрейкбрехеры из Украины, готовые травиться чем угодно и где велят.
Кроме того, у меня на руках сводные таблицы по Москве, Московской области и двадцати-тридцати городам, краям и республикам, с данными санитарно-эпидемиологического надзора. Проблема в том, на сколько регионы занижены. Но даже так таблицы — впечатляют. Как торговый дом следует за часовым поясом, продвигая халаты и бикини туда, где приближается лето, так мы следуем за экологическим неблагополучием. Мы должны чуять катастрофы. Катаклизмы. Мы должны искать стронций и ядерные отходы. Могильники и захоронения. Капища технотронной эры. Города под номерами. Пятна заражений на теле Земли. Под которыми таятся льды и зеленые огни стынут в озерах метана.
Такую карту я видел в одном комитете Верховного Совета СССР.
И не спал потом две ночи кряду.
Наши таблицы были не хуже. С такими в руках я готов был объясняться со взяточниками из Минздрава, с душегубами из Санитарно-эпидемиологического надзора, с бородатыми юродивыми в органах местного самоуправления, с мэрами, префектами, депутатами Верхней и Нижней палат. Конечно, нужны еще деньги. И посредники. И бандиты. Потому что нельзя дать деньги — и не получить результат. Мы живем в эпоху тотальной коррупции. Конец которой положить может только диктатура — или инстинкт самосохранения, который мы растеряли в революциях, репрессиях, войнах и топим в водке, столько, сколько помню себя! Сколько раз рассудок подсказывал мне, что нужно учить английский язык, а не заниматься глупостями. Бедная мама говорила то же. Спасти нацию нельзя. Просто невозможно. Мир живет в ожидании Годо — русские ждут Мессию, как не снилось евреям — и будут ждать до Судного дня.
По сути, дар — несчастье. Как способность говорить с призраками. Сублимация опыта и интуиции. Я заранее знаю, как поведет себя госпожа Чернавцева, или что скажет мне Юра, когда он вползает в кабинет. Я знаю, чем все кончится, но предпочитаю обманываться, как и все мы. Это называется: надеяться.
И, конечно, Иришка не придумывает ничего занимательней, чем пригласить Чернавцеву и меня в зал для обучения, и объявить следующее решение — «Мы устроим соревнование между МЛМ и оптовыми продажами (мной).» Дама бредит. Я киваю. Какая, в конце концов, разница? Проигрывать мне нечего — выиграть могу. У меня, наконец, развязаны руки. Теперь я могу в действии показать, чего стоят ее МЛМ и Бонапартовские планы Чего стоят ее акционеры, Чернавцева, Юра, весь этот сброд.
Тут госпожу Чернавцеву деликатно просят покинуть помещение. И переходят к следующему отделению, а именно: не согласится ли моя Лера пойти к нам на фирму Генеральным директором?
Я этого ожидал — и мгновенно отвечаю: «Разумеется, нет».
Надо быть законченной идиоткой, чтобы спросить: «Почему?» Эта спрашивает.
Я объясняю ей, что причин множество: раз — у Леры мой пример перед глазами, два — если я не знаю, кто я тут — она тем более не будет знать, кто — она, «директор» у Иришки имя назывательное, три — я не готов зависеть от своей жены, хватит того, что она — директор дома. Если когда-нибудь я приглашу ее работать, то на фирму — не в бардак, который она тут развела.
И, пользуясь случаем, выкладываю ей все. Что наболело и накипело.
«Да в чем проблема? — удивляется безмозглая. — Мы заключим с ней договор».
14
И, конечно, Лера решает прийти мне на помощь.
Скрыть разговор с Иришкой я, конечно, не могу.
Дура дурой, Иришка получает двух менеджеров за одни деньги. Ай да Иришка!
И, конечно, как у нас повелось, мы жалеем ее.
Голова ее представляется мне сводами средневековых подвалов, закоулками катакомб, где шныряют тени и крысы, где прах и тлен, где горит зарево преисподней, где над пропастями кружатся висельники и нетопыри висят вверх ногами, где перекликаются сумасшедшие, говорят стены и горят воспаленные глаза. Ей свойственна смекалка юродивой. Она выжившая из ума ключница из пьесы Дюрренматта, которая унаследует мир. Она сова, вперившаяся в нас мертвыми глазницами, чтобы слушать, как колотятся наши сердца.
При всем том она глупа, как доска, проста и прямолинейна, как стамеска.
Иришка начинает нахваливать голос жены на автоответчик нашего телефона — так откровенно и недвусмысленно, что я начинаю думать — не лесбиянка ли она?
Точно читая мои мысли, мимоходом — мимоездом — безумная сообщает мне, что нет, не лесбиянка, и никогда не была — и минут пятнадцать компостирует мне мозги на эту тему. И зря, говорю я ей. Завела бы общее хозяйство с культуристкой. Все-таки развлечение.
Ее в самом деле жаль. Как-то раз (воспоминание, прилетевшее невесть откуда) — она приезжает на фирму, садится в уголке, выворачивает кошелек и начинает подсчитывать какие-то копейки, шевеля мокрыми губами. Она не в лучшей форме. Ее то трясет, то мутит, то крутит (знакомые ощущения), она бегает по врачам, сама пытается лечить окружающих, как поднаторевшая больная (завсегдатай божедомов), от чего приходит в ярость даже смирная Шлитман.
«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей.
В сборник «Город на заре» входят рассказы разных лет, разные тематически, стилистически; если на первый взгляд что-то и объединяет их, так это впечатляющее мастерство! Валерий Дашевский — это старая школа, причем, не американского «черного романа» или латиноамериканской литературы, а, скорее, стилистики наших переводчиков. Большинство рассказов могли бы украсить любую антологию, в лучших Дашевский достигает фолкнеровских вершин. Его восприятие жизни и отношение к искусству чрезвычайно интересны; его истоки в судьбах поэтов «золотого века» (Пушкин, Грибоедов, Бестужев-Марлинский), в дендизме, в цельности и стойкости, они — ось, вокруг которой вращается его вселенная, пространства, населенные людьми..Валерий Дашевский печатается в США и Израиле.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.