Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - [13]

Но поскольку в то время у меня не было настоящего религиозного переживания, я чувствовал себя обманщиком в обители праведников. Я был неприкаянным и лишним. Однако самые большие проблемы ждали меня на исповеди… Предполагается, что в возрасте семи лет ребенок уже должен отличать добро от зла, но, насколько мне известно, большинство семилетних детей не совершают злодейских поступков. И все же считается, что, стоя на коленях в закрытой будочке-исповедальне и глядя на силуэт священника, сидящего в окошке, затянутом непрозрачной тканью, надо исповедоваться в своих грехах.

Исповедь должна начинаться следующими словами: «Благослови меня, святой отец, ибо я согрешил. Моя последняя исповедь была две недели назад» (говорят, что исповедоваться нужно раз в две недели). У меня были большие проблемы с такими признаниями. По моему мнению, я не совершал грехов, достаточно серьезных для того, чтобы их упоминать, но у меня язык не поворачивался, чтобы сказать священнику, что я не грешил, поэтому заявление о том, что я – грешник, уже само по себе являлось ложью. Сразу же после этого я придумывал ряд провинностей, наподобие «я не слушался» (что не соответствовало действительности) или «я врал». То, что я говорил неправду на исповеди, можно назвать святотатством, наказанием за которое являются вечные муки в аду. Своим семилетним умом мне было сложно разобраться в этом онтологическом и моральном парадоксе, поэтому я сторонился исповедей как огня, что делало мое официальное положение в церкви еще более сложным. Считается, что исповедоваться надо как минимум раз в год, и если этого не происходит, человека отлучают от церкви (это означает, что грешник будет вечно гореть в аду). Поэтому я вообще перестал ходить на исповедь, чем обрек себя на вечные муки, подобные тем, что ирландские священники уготовили писателю Джеймсу Джойсу. Одно из двух: либо я был очень глупым семилетним ребенком, либо слишком много думал и усложнял.

Багаж этих головоломок я взял с собой во взрослую жизнь. Иногда моя позиция в вопросе религии помогала в жизни, иногда – нет. Так или иначе, для меня эти вопросы неразрывно связаны с мучительными сомнениями. Вот такие последствия католического воспитания.

Оставаясь в джунглях, мы провели некоторое время в церкви, правда, я не могу сказать, как долго. Труди выглядит спокойной, кажется, что она глубоко погрузилась в пучину воспоминаний. Сидящая чуть позади и левее от меня женщина тихо стонет. Мне сложно сказать от чего – от боли или от переживаемого экстаза. Женщина справа плачет. Я молчу и ровно дышу полной грудью, пав под напором лекарств, пульсирующих в венах.

Меня поражает бесконечность измерений памяти и визуальных метафор, всплывающих в сознании после употребления этого препарата. Такое ощущение, что под микроскопом моего разума оказались все отношения, через которые я прошел: с родителями, сестрами, братьями, любовницами, женами и детьми. Воспоминания о них выступают в качестве свидетелей на судебном процессе моей памяти. Я размышляю над темами, которых обычно стараюсь избегать, – о том, что был плохим сыном, братом, другом, мужем и отцом, а также о страхе смерти. Я не игнорирую эти темы, напротив, они становятся предметом моей рефлексии.

Наиболее темные и мрачные видения отошли на второй план, но я должен признаться, что этот препарат – штука совсем не детская, принимать его надо не для развлечения, а для получения серьезного и глубокого опыта. Я капитулировал и увидел, честно говоря, как много ярости и гнева хранит мое подсознание, но благодаря препарату их как будто становится меньше…

Сидящая позади и чуть правее женщина все еще всхлипывает, но стала гораздо спокойней, а женщина слева, как я понимаю, пребывает в состоянии сексуального экстаза. Я узнаю звучащую в зале музыку – это бразильская певица Зизи Посси. Она поет голосом, полным романтики и страсти. Я не слышал звучащей песни, но узнаю мелодию – это обработка известного произведения композитора Эйтора Вилла-Лобоса, ей добавили яркое соло на виолончели. У меня начинается прилив новых видений.

Спиралевидные геометрические формы за веками закрытых глаз вибрируют в ритм с музыкой и постепенно превращаются в силуэты людей – блестящие, яркие, словно усыпанные драгоценными камнями женские фигуры. Никогда еще я не видел таких чудесных и красивых существ. В них есть что-то инопланетное, невообразимо прекрасное и сексуальное.

Такое чувство, будто я поднимаюсь в огромной шахте лифта. Меня окружают и поддерживают таинственные экзотические спутницы. Мы движемся все выше и выше, я перестаю сопротивляться и уже совсем не контролирую ситуацию.

Так я оказываюсь в огромном пространстве, похожем на внутренность улья, в центре которого стоит стол с шахматной доской. На противоположной стороне доски сидит существо на порядок красивее и выше по статусу, чем окружающие и прислуживающие ей сущности, предложившие мне сесть за стол. Передо мной белые фигуры, и, судя по всему, от меня ждут хода. Ворох существ располагается вокруг стола. Они – сама элегантность.

Я начинаю, передвинув стоящую перед ферзем пешку на две клетки вперед. Это стандартное начало партии. Мой оппонент тоже делает весьма стандартный ход. Во время игры она не меняет выражения лица и не смотрит на доску. Ее глаза прикованы ко мне. Как только я делаю свой ход, она агрессивно и без промедления двигает одну из своих фигур.