Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - [107]

Усадьба была построена во времена правления Якова II и владел ею разбогатевший на торговле шерстью Джордж Дьюк. Во время гражданской войны в Англии Дьюки поддерживали роялистов, которых разбили, после чего собственность семьи отняли, а во время правления Кромвеля сослали их на острова Карибского бассейна в качестве рабов. Они прожили там до того, как взошедший на престол Карл II вернул им все права и собственность. Семья владела поместьем Лейк-Хаус до конца XIX века.

Фасад усадьбы выглядит величественно и причудливо, потому что выложен из камня и кремня в виде квадратов, как на шахматной доске. Высокие двухэтажные эркеры с двух сторон главного входа, пять слуховых окошек и на крыше небольшие декоративные башенки, сделанные под боевые. Внутри дома темно, мрачновато и часто дуют сквозняки. Много убогих комнат разных размеров, темных коридоров и скрипучих лестниц. Снаружи дом производит впечатление уверенного архитектурного решения, а внутри – полнейшая интерьерная шизофрения лабиринтов и очень странной планировки комнат. Никого не должно удивлять, что я чувствую здесь себя как дома.

В реке живет много форели. Рыбы прячутся у корней раскачивающегося от ветра тростника под поверхностью воды, словно сон утонувшей Офелии на картине прерафаэлитов. Вдоль берега реки и вокруг зарослей конского каштана раскинулся большой пустой луг, над которым возвышается круто поросший лесом склон первичного необрезанного леса. От этой части территории веет какой-то скрытой меланхолией. На этом лугу пасется пара коров. Когда мы с Труди обходим наши владения, то редко там задерживаемся.

И вот в одно прекрасное утро у Труди возникает идея. Она хочет соорудить озеро. Оно, по ее словам, преобразит этот мрачный луг, и мы сможем разводить в нем форель. Труди утверждает, что существует противоречие между названием усадьбы Лейк-Хаус («Дом у озера», Lake House) и отсутствием, собственно, водоема. На это я педантично заявляю ей, что слово lake на англо-саксонском означает «текущая вода», и вот этого у нас вполне достаточно, а вот стоячей воды у нас нет и не нужно. Меж тем я осознаю, что в доводах Труди есть логика.

На самом деле я возражаю против ее предложения по совершенно другим причинам. Чтобы вырыть озеро, необходимо выкопать тонны земли, найти место, куда эту землю можно свалить, и также заниматься ландшафтным дизайном. Кроме этого необходимо получить разрешение на проведение работ в археологически насыщенном районе, потому что поблизости находятся холмы-могильники периода неолита и другие исторические земляные памятники. У меня нет никакого желания ввязываться во всю эту бюрократическую волокиту. Однако Труди не так легко переубедить, и к тому же я уже убедился, что чаще всего ее предложения идут мне на пользу и в этом вопросе она почему-то ведет себя очень настойчиво.

Решить бюрократические и археологические вопросы оказывается совсем не просто. В дискуссию вступают пресса и общественность. Некоторые возражения, которые мы слышим, являются вполне обоснованными, а некоторые – полнейший бред. В одной бульварной газете пишут, что мы собираемся вырубить целый лес для того, чтобы вырыть озеро, хотя на этом месте уже сотни лет не было никакого леса. Ходят слухи, что мы решили вырыть бассейн в форме гитары рядом с исторической церковью, а не небольшое озеро на лугу вдали от глаз общественности.

Наконец, возражения заканчиваются, и летом 1995 года нам предоставляют право вырыть озеро на площади полтора акра. Единственное условие, которое мы должны соблюсти, – это обеспечить постоянное нахождение на месте ведения работ археолога, для того чтобы осмотреть то, что могут найти в земле. Мы не возражаем.

Ночью после того, как нам предоставили это разрешение, я неожиданно просыпаюсь – мне приснился кошмар. В этом сне мы с Труди вытаскиваем из озера раздувшееся белое человеческое тело и кладем его в камышах. Этот странный сон меня сильно пугает. Несмотря на то что несколько лет до этого я немного интересовался психологией Юнга[41], у меня нет никакого желания пытаться разгадать свой сон. Я понимаю, что то, что мне приснилось, конечно, может иметь какое-то значение, но, скорее всего, это всего лишь сон, который я утром сразу забуду. И на следующее утро я говорю себе, что это был сон, что-то вырванное из подсознания и, скорее всего, обусловленное событиями, произошедшими накануне. Больше я об этом сне не вспоминаю.

Проходит несколько месяцев. Я нахожусь в Лос-Анджелесе, и в середине длительных гастролей по США мне звонит наш ассистент по управлению поместьем Кэйти Найт.

«Плохие новости».

«Какие?»

«Пришлось остановить строителей, которые копают котлован».

У меня возникает плохое предчувствие.

«Почему?»

«Они нашли тело», – отвечает Кейти после короткой паузы.

«Что нашли?»

«Тело».

Я перехожу на односложные высказывания, похожие на заикание.

«Чь… Чь… Чь… Чье?»

«Ты представляешь – жертвы ритуального убийства!»

Я начинаю думать о том, что мне придется позаботиться об алиби, потому что я могу оказаться главным подозреваемым в страшном убийстве.

«Жертве связали руки за спиной, бросили лицом в грязь, положили на затылок большой и тяжелый обрубок дерева и стояли на нем, пока она не задохнулась».