Стимпанк! - [122]

– Настала ночь, – молвил Красс. – Надо думать, парфянский царь уже увел половину своей армии на север, в Армению, так что сдерживать нас осталась лишь небольшая горстка. Завтра я хочу двинуть свои легионы им навстречу, в пустыню. Он поднял чашу, восхваляя богов. – Посему после ужина мы вернемся к тебе в мастерскую и спросим оракул, стоит ли мне выступать немедля или же остаться тут, в лагере Зевгмы. Если машина даст благоприятный ответ, мы пойдем в пустыню – все шесть тысяч человек, уверенные в своей победе.

В окружении непривычных роскошеств Марк Фурий сохранял бдительность и молчание. Он ел и пил. Красс осыпал его похвалами за технический гений, явленный не только в изобретении способа работы машины, но даже в самом ее замысле. Он был чрезвычайно впечатлен столь дерзновенным полетом мысли и интересовался, откуда что взялось. Может быть, отец его тоже служил изобретателем? (На это Марк Фурий ничего не ответил.) Наверняка тайны механизмов всегда очаровывали его, даже ребенком? Что побудило его обратить взоры на пути судеб? На все эти вопросы гость не отвечал вовсе или отвечал совсем кратко и односложно, внимательно глядя на консула.

Услышав, что нет, дар свой Марк Фурий унаследовал точно не от отца, Красс поинтересовался, кто же этот самый отец был, на что получил кратчайший ответ, что человек этот уже умер.

– В этом, – сказал в ответ Красс, – мы с тобой похожи: оба потеряли родителей в совсем юные годы… Сколь же редко мы оказываемся в силах оценить по достоинству полученные от них уроки – явленные не только в словах и речениях, но в самом примере прожитой ими жизни. Я вот, когда отца моего казнили, научился той простой мудрости, что врагов нужно уничтожать, и чем быстрее, тем лучше. Я стяжал немалые богатства, охотясь на тех, кто аплодировал, когда ему выносили приговор. Отмщение стало делом моей жизни.

Тут к нему прикатился столик, и Красс тщательно проинспектировал кролика, прежде чем отвергнуть его и отправить машину дальше. С тем же самым выражением, что и печеную дичь, он пожирал глазами своего визави.

– Почему, поведай, о, инженер, ты принес свое преславное изобретение мне, а не моим соперникам? Они моложе, и, говорят, перспективы у них лучше, хотя я успел уже посрамить обоих.

Некоторые историки считают, что тень вызова промелькнула по лицу Марка Фурия, когда он солгал:

– К тебе, консул, я пришел, ибо знал, что ты колеблешься выступать в этот поход, а я желаю славы республике.

– Тогда тебе известно и то, как важно для меня обрести славу на поле сражений и возвратиться в Рим во главе триумфальной процессии под восторженные клики народа. И ты можешь себе представить, как жажду я решительного переворота, который сметет всех моих врагов и соперников.

На это Марк Фурий ответил, что да, он легко можете себе представить снедающее политика желание учинить государственный переворот.

– Тогда тебе не покажется удивительной, – продолжал довольный Красс, – важность, которую я придаю тому, чтобы ни Помпей Великий, ни Юлий Цезарь никогда не получили в свое распоряжение машину, подобную этой. Ты понимаешь, что я должен иметь гарантии. Я должен быть единственным владельцем такого изобретения. Ни единого слова о нем не должно достичь их ушей.

С этим Марк Фурий всецело согласился.

– Завтрашний день, я надеюсь, докажет и двум этим щенкам, и самому Риму, что я – военачальник, с которым нужно считаться. Я жажду действий! О, что за великая ночь!

– Да, – подтвердил Марк Фурий, полный тайного торжества, – завтрашний день сулит нам обоим долгожданную победу.

Красс улыбнулся, но радости не было в этой улыбке.

– Итак, – сказал он, – ты выполнил свою работу. Какой же дар ты желаешь получить от меня?

– Я, консул, ничего не желаю получить от тебя.

– Нет, желаешь! – воскликнул Красс. – Думаю, ты не столь уж богат, чтобы совсем не нуждаться в золоте. Подумай, какой это шанс для такого сироты, как ты, чье семейное достояние превратилось в золу!

Тут Марк Фурий воззрился на него с удивлением.

– Что ты желаешь этим сказать, консул? – поинтересовался он.

– Что ты – сирота, воспитанный бедными родственниками после трагической гибели обоих родителей во время пожара. Все их имущество, насколько я помню, сгорело вместе с ними.

Глядя на потерявшего от изумления дар речи механика с жалостью и отвращением, Красс продолжал:

– Неужто ты полагал, что я, раз услыхав твое имя, не вызнаю, кого беру на работу? Я превосходно веду свои книги, Марк Фурий Медуллин Махинатор, и, узнав, что твои родители погибли при пожаре, я произвел дальнейшие изыскания и выяснил, что я предлагал им помощь, но они по глупости от нее отказались.

– Вот уж не думал, что ты в курсе моего происхождения, – спокойно заметил изобретатель.

– Я не хотел, чтобы ты узнал, пока не закончишь машину.

– И что же теперь, когда я ее закончил?

– Думаю, ты постараешься так или иначе мне отомстить. Жду не дождусь узреть плоды твоего изощренного замысла.

Марк Фурий опустил глаза в тарелку.

– Ты ведь отравил ужин, так? – печально спросил он.

– С чего бы мне делать это, инженер?

– В кролике был яд.

Красс кивнул.

– Как я уже говорил, трагическая участь отца научила меня избавляться от врагов.