Стихотворения - [46]

Ты миру завещал один урок великий:

Да вразумятся им народы и владыки

И всякий, кто б тебе соревновать хотел; —

Лишь там, лишь в той семье народной,

Где с властью высшею живая связь слышна,

И где она закреплена

Взаимной верою и совестью свободной,

Где святы все ее условья,

И ей народ одушевлен —

Стоит ли у престола он

Иль бодрствует у изголовья

Одра, где царский сын лежал,

И весь народ еще недавно

Тот одр болезни окружал

Своей молитвой православной, —

О, тут измене места нет,

Ни разновидным ухищреньям,

И крайне жалок был бы тот,

Кто б этот оскорбил народ

Иль клеветой, иль подозреньем.

30 декабря 1872

* * *

Все отнял у меня казнящий Бог:

Здоровье, силу воли, воздух, сон,

Одну тебя при мне оставил Он,

Чтоб я ему еще молиться мог.

Февраль 1873

Петербург

Итальянская весна

Благоуханна и светла

Уж с февраля весна в сады вошла —

И вот миндаль мгновенно зацвела,

И белизна всю зелень облила.

<Февраль 1873>

Бессонница ( Ночной момент )

Ночной порой в пустыне городской

Есть час один, проникнутый тоской,

Когда на целый город ночь сошла,

И всюду водворилась мгла,

Все тихо и молчит; и вот луна взошла,

И вот при блеске лунной сизой ночи

Лишь нескольких церквей, потерянных вдали,

Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев

Пустынно бьет в недремлющие очи,

И сердце в нас подкидышем бывает,

И так же плачется, и так же изнывает,

О жизни и любви отчаянно взывает.

Но тщетно плачется и молится оно:

Все вкруг него и пусто и темно!

Час и другой все длится жалкий стон,

Но наконец, слабея, утихает он.

Апрель 1873

* * *

Бывают роковые дни

Лютейшего телесного недуга

И страшных нравственных тревог;

И жизнь над нами тяготеет

И душит нас, как кошемар.

Счастлив, кому в такие дни

Пошлет всемилосердый Бог

Неоценимый, лучший дар —

Сочувственную руку друга,

Кого живая, теплая рука

Коснется нас, хотя слегка,

Оцепенение рассеет

И сдвинет с нас ужасный кошемар

И отвратит судеб удар, —

Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,

И верит сердце в правду и любовь…

<Не позднее мая> 1873

Послесловие

Тютчева можно назвать первоначальным русским поэтом [48]

Тютчева можно назвать первоначальным русским поэтом, как и Пушкина. Он возник в жизни русского духа вне всяких предварительных воздействий и явил личность, свойства вполне неизвестного прежде в русской поэзии. Свободный от всяких предумышленных или заимствованных мнений и убеждений о началах и концах жизни, он жил смолоду изо дня в день, среди юной радости света, жара, песен, прохладных влаг и любовных ласк. И вот всякий раз, как день померкнет и настанет сумрак ночи, его начинали обуревать странные тревоги. Ему чудилось, что весь привычный круг человеческого сознания, человеческой воли странен, непонятен. Ему сказывалось, что, ощущая, помня, узнавая воображением и уразумевая соображением, мы познаем до крайности мало и что <…> (вовсе ничего не известно нам о том, откуда все, что есть и было, в нас и в предметах). Да и в том же, что тут же теперь в нашем ощущении, во всех представлениях его чутья и всех понятиях его разума, которых теперь нельзя не ввести в себя его сознанию) <…> разве можно быть уверенным, что есть это одно, и что нет множества иного? Что сознание, что ощущение? Какая-то точка, которая все движется и, переходя теперь в это место, уже еле чувствует и знает то, что было прежде, перед этим, и еще менее знает и чувствует, что будет после, за этим. Как же ему хоть на мгновение поручиться или заречься, что теперь же, тут же нет множества такого, чего ему нет сил чувствовать, что не доходит до него, но чего, конечно, не ему от себя устранить, если б тому захотелось в него войти? Ведь и все, что теперь им чувствуется, воспринимается им, принято откуда-то извне и ему невозможно ни сознать, как, по какой причине к нему приходит нечто такое, а не иное, ни объяснить себе, отчего это вообще начало быть, как это сталось: бытие его вместе с чем-то вторым, с иным бытием. <…> Да и что значит знать вообще о чем-нибудь ином? «Я знаю», это значит, что-то на меня действует или я на что-то действую: во всяком случае, это отношение между «я» и «чем-то». Чтобы хоть как-то почувствовать, что «это» и как «это» на «меня» действует, «я» принужден брать слова и представления всех тех действий, которые в «себе» же чувствую, которые сам действую, в крайнем случае, все те действия над общими понятиями, которые применимы ко всякой внешней единице, так называемыми «числами»; но и эти понятия действуют, помимо моей воли, в моей мысли, только потому что таков; с такого рода действиями в себе «я» от чего-то сделался и делаю «есмь». И вот крайняя форма того познания внешних предметов, к которому стремится человеческая наука. Что значит такое знание? Разве это сознание, ощущение того, что суть внешние предметы? На самом деле, знать ведь и значит всегда быть только «я» и встречать столкновение с множеством каких-то точек, которые не то, что «я». Это и называется объективизацией действий личности, потому что ее собственные действия ею как бы отбрасываются от себя, отметаются и так перед нею предметы. Она в них отражается, глядит на себя.

Знание есть, пока «я» есмь, только «я» и есть для меня еще что-то, что не «я»; что «я» действую на «него», и «оно» на «меня», это значит только то, что «я» будучи в одном месте, уже не в другом, где был. Никак не ощутить мне себя, то есть быть, желать, действовать не здесь, не в том, где «я» теперь. Кто знает – быть может, те же ходы, действия, которые во «мне», в моей воле, в моем представлении, даже эти же самые обособленные рассудочные действия над общими единицами моих представлений – числами, все они суть и в том, что, вне меня, где «меня нет», это внешнее, быть может, так же желает и представляет меня, как «я» – «его». Тогда это было бы случайное совпадение – «представленная гармония между монадами», за которыми, однако, пока – я не более, чем я, ни я сам, ни что другое поручиться мне не могут. Или же, быть может, есть во мне нечто, чего в нем нет, и в нем – чего нет во мне, но есть и нечто из наших чувств и мыслей, что есть в нас обоих. Эта загадка может дать единственный исход из себя, долю бытия в ином. Но ведь мне никак не представить, чтобы когда-нибудь и где-нибудь не было вовсе ничего вне меня. Поэтому, если захочу быть то, что и во мне и вне меня, и притом не только в нескольких местах и минутах вне меня, но всюду и всегда, где и когда бы ни было что-нибудь вне, так мне придется быть и «я», и еще некоторое великое бытие, быть и здесь, и там, всюду, где есть что-нибудь, значит, и теперь, и во все времена, когда было и будет что-нибудь, потому что, чтобы быть всюду, чтобы пройти все то пространство, где все это есть, приходится пройти такому же времени. Чтобы быть все дела и предметы, все бытие с начала и до конца, мне пришлось бы быть и собой, и то, что прямо противоположно мне, существо неограниченное. Беспредельное: иначе все, что мне известно будет не далее, чем во мне самом, а за этими пределами для меня недоступно, непознаваемо. <…>