Стихотворения - [6]
Смотрели, и струны их жизни
Дрожали, и ветхие вены
Пульсировали пицикатто.
II
В зеленой воде
Прозрачной
Сусанна лежала
Нежась.
Касания струй
Ласкали ее,
Искали ее,
Была в них
Робость и свежесть.
Под яблонями
На берегу
Сусанна стояла,
Ее знобило,
И не было сил
Навлечь покрывало.
Сусанна шла по траве
Ногами нагими.
Зефиры сновали вокруг ,
Как рабыни,
С шарфами прозрачными
И кружевными.
Дыханье чужое
Ожгло ей плечо,
Сверчки онемели.
Она обернулась —
Цимбалы ударили,
Трубы взревели.
III
Тут служанки вбежали с шумным
Дребезжаньем, подобно бубнам,
Удивляясь хозяйки крикам
Против старцев с угрюмым ликом.
И был ропот их в перерывах,
Словно дождик, шумящий в ивах.
И огонь, подъят к небесам,
Осветил красоту и срам.
И служанки умчались с шумным
Дребезжаньем, подобно бубнам.
IV
В воображенье красота мгновенна,
Как незаконченный эскиз творца;
Но воплотясь — она не знает тлена.
Плоть умирает, красота живет.
Так тают вечера в зеленой пене —
Волны возвратной вечное струенье.
Так замирает сад в тисках зимы,
Укрыв свой аромат под рясой тьмы.
Так вянут девы томно и устало
Под свежий звук рассветного хорала.
Сусанна похотливую струну
В сердцах у старцев гаснущих задела —
И смерти скерцо завершило дело.
Теперь она в бессмертии своем
На струнах душ смычком воспоминаний
Играет нескончаемый псалом.
Перевод Григория Кружкова
ПРОЩАНИЕ С ФЛОРИДОЙ
I
Вперед, корабль! Там, на песке, вдали
Осталась кожа мертвая змеи.
Ки-Уэст исчез за грудой дымных туч,
И зыбь искрит как изумруд. Луна
Над мачтой, и минувшее мертво,
Наш разговор окончен — навсегда.
Мой ум свободен. В небесах луна
Плывет свободно и легко, и хор
Сирен поет: минувшее мертво.
Плыви во тьму. Пусть волны мчатся вспять.
II
Мой ум был связан ею. Пальмы жгли,
Как будто я на пепелище жил,
Как будто ветер с Севера, свистя
В листве, напрасно тщился воскресить
Того, кто в саркофаге Юга спал,
В ее морском, коралловом краю,
На островах ее, а не моих,
В ее океанических ночах,
Поющих, шепчущих, гремящих о песок.
О радость плыть на север, где зима,
От выцветших песчаных берегов!
III
Я ненавидел медленный отлив,
Бесстыдно обнажавший тайны дна
И джунгли водорослей, не любил
Изогнутых, неистовых цветов
Над духотой веранды, ржавь и гниль,
Костлявость веток, пыльную листву.
Прощай! Отрадно знать, что я уплыл
Навек от этих скал, от этих слов
И глаз, что я не помню ни чем,
И даже, что когда-то я тебя
Любил… Но все прошло. Вперед, корабль!
IV
Мой Север гол и холоден, похож
На месиво людей и облаков.
Как воды, толпы их текут во тьме,
Как воды темные, что бьются в борт,
Вздымаясь и скользя назад, во тьму,
И пеною сверкающей клубясь.
Освободиться, возвратиться к ним,
В толпу, что свяжет тысячами уз.
О палуба туманная, неси
Навстречу холоду. Плыви, корабль!
Перевод Григория Кружкова
МЫШИНЫЙ ДАНС-МАКАБР
В стране индюшачьей, в разгар индюшачьей погоды
Вкруг статуи конной мы водим свои хороводы.
Все выше и выше! Никто нам плясать не мешает.
И лошадь, и всадник, как шубой, покрыты мышами.
Голодная пляска — название этого танца,
Танцуем от задней подковы до кончика шпаги
Синьора, о коем на цоколе надпись вещает
Словами, звенящими громче, чем бубен британца:
«Монарх — основатель державы». В какой же державе
Монарх-основатель бывал не облеплен мышами?
Взгляните, как живо под натиском их шевелится
Простертая в полночь, грозящая аду десница!
Перевод Григория Кружкова
ПРОЩАНИЕ БЕЗ ВАРИАНТОВ
Это и значит — прощаться, прощаться —
И вдогонку кричать, и махать напоследок,
Всей душою прощаясь — словами, глазами, —
Если просто застыть и не шелохнуться.
В этом мире без твердых огней путеводных
Что ни угол, то клин — это глубже разлуки,
Это и значит — прощаться, прощаться —
Если просто молчать и глядеть неотрывно.
Можно быть независимым и равнодушным,
Презирать эту жизнь за бездарность и пошлость,
Можно соглашаться, что сегодня не душно
И не жарко, — прихлебывая понемножку
Из стакана, — и спать — или, если не спится,
То лежать в темноте и бежать не пытаться,
Или взглядом с тоскующим взглядом скреститься —
Это и значит — навек распрощаться.
Упражняться в занятии этом приятно,
Будь ты смертный еще или ангел. От солнца —
Все, что наше на свете: сиянье и пятна.
Что мы стоим, сверх солнечного червонца?
Перевод Григория Кружкова
ПРИЛИЧНО ОДЕТЫЙ МУЖЧИНА С БОРОДОЙ
А за последним «нет» приходит «да»,
И мир висит на этом волоске,
«Нет» — это ночь, «да» — это ясный день,
Пускай отвергнутое соскользнет
За водопад заката, — но одно
Останется надежное — пускай
Ничтожное, как усики сверчка, —
Случайное, как фраза, целый день
Твердимая в уме и так и сяк,
Последнее — то, что важней всего, —
Останется — и ты не одинок,
Мир в сердце и зеленая листва,
А только и всего, что горстка слов,
Сама себе поверившая речь,
Сквозь сон у изголовья странный звук,
Как бы жужжащий крылышками эльф,
Всю ночь над спящим домом, в тишине —
Жужжащий разливающийся свет…
И ненасытный, недовольный ум.
Перевод Григория Кружкова
БОГ БЛАГ. КАК ПРЕКРАСНА НОЧЬ
Оглянись, луна — оглянись, улетая прочь!
Погляди на эту голову и на цитру
Внизу.
Оглянись, летунья смуглая, оглянись
На книгу и туфли, на увядшую розу
Земли.
Прошлой ночью ты тоже прилетала сюда,
Подлетала близко, чтобы все рассмотреть.
Вот опять —
Эта голова говорит, она читает слова,
Говоря о Стивенсе, непременно вспоминают его многолетнюю службу в страховом бизнесе, притом на солидных должностях: начальника отдела рекламаций, а затем вице-президента Хартфордской страховой компании. Дескать, вот поэт, всю жизнь носивший маску добропорядочного служащего, скрывавший свой поэтический темперамент за обличьем заурядного буржуа. Вот привычка, ставшая второй натурой; недаром и в его поэзии мы находим целую колоду разнообразных масок, которые «остраняют» лирические признания, отчуждают их от автора.