Стихотворения - [15]

Жили-были серые мыши

В старом кованом сундуке.

И старались как можно тише

Шарудеть в своём уголке.

И плодились, и размножались,

Как Господь повелел зверью:

Потихонечку нарожают —

Да и песенку запоют.

МЫШЬЯ ПЕСЕНКА

— Спи, малыш.

Храбрый мыш.

Час проспишь

И два проспишь.

Кошку скушаешь во сне,

А кота оставишь мне.

Спи, убоище моё.

Мама песенку споёт:

Как за нашим

Сундуком

Сладко пахнет

Сахарком,

Как на нашем

На полу —

Корка хлебушка

В углу...

Корка тоже хочет

Спать...

Что ты крутишься

Опять?

Не пугайся, дурачок:

Это тикает

Сверчок.

В доме тихо —

Ни души.

Не скреби

И не шурши.

А не то придёт

Бабай...

Спи, ушастик,

Баю-бай!

И растили они детишек

Осторожно, как под метлой.

Объясняли им: тише, тише —

Злющий кот и хозяин злой!

Кот сожрёт,

Хозяин отравит...

Жисть — не песенка — не храбрись!

Изничтожат — и в полном праве,

И никто им не скажет: «Брысь».

Самый тихий мышонок слушал —

И наматывал на усы...

Но его послушную душу

Загубил кусок колбасы.

Мышеловка — такое дело —

Даже смирным кладёт предел!

Уж и мама его жалела!

Уж и папа весь поседел!

Самый умный мышонок думал:

Раз хозяин сильнее всех —

Я сотрудничать с ним пойду, мол,

Обеспечу себе успех.

Я могу из пугливой твари

Человечьим коллегой стать!

Сдал анкету, попал в виварий...

Но потом перестал писать.

Самый шустрый мышонок тоже

Не хотел, как велят отцы.

Говорил: «До чего я дожил,

Я не лошадь, чтоб под уздцы!

Всю мышиную жизнь бояться

Ради корочки или двух...

Ах, уйдёмте отсюда, братцы!

В чистом поле высокий дух

Обретём. Не рабы, не воры —

В старом дереве у реки

Мы такие построим норы

И отгрохаем сундуки!

Мы посеем ячмень, и воду

Проведём — не сочтём трудом...

Кто однажды глотнул свободы —

Не воротится в кошкин дом!»

Как он шкурку рвал нараспашку,

Этот маленький диссидент...

Ну да ладно, старая башня,

Обойдёмся без хэппи энд!

Хэппи энд — это суп с котом,

Это мышья толпа, ликуя...

Смейся, нянька, беззубым ртом!

Дело давнее, не могу я

Вспомнить, что с ним было потом.

Может, лучше начнём другую?

А другая сказка простая:

В чьём-то городе чей-то сын...

Но уже, посмотри, светает!

Не зевай, отбивай часы!

Всем измученным и бессонным

Возвести:

дождались утра!

И плывут за натужным звоном

Горы снега и серебра.

ДНЕВНАЯ ПЕСНЯ БАШНИ

Да. Да. Горе — не беда.

Время будет,

Время — ерунда.

Я-то знаю —

Голова седа —

Нет такого

Слова: навсегда!

Что часы —

Фигурки изо льда!

Их сметёт

Весенняя вода.

Что тоска —

По снегу борозда!

Не навеки

Тёмная звезда.

Пусть идут

Этапом поезда —

Посмотри:

Сменяются года.

Позади —

Сплошная череда,

Впереди —

Высокая гряда!

Вот я пишу, а ночь уже прошла,

И утро об решётку — в два крыла —

Стучит. И значит — хлеба накрошить,

Насыпать за окно. И значит — жить.

Зарядкой — в пот. И ледяной водой —

В озноб. Чтоб от бессонницы — следов —

Ни-ни!

Сухарь. Да пара польских книг.

Да с хрустом продираться сквозь язык

Полузабытый, но такой родной!

И вдруг!

Не может быть. Глазам темно:

«Будешь ясной панной, будешь ясной панной

При большом дворе,

А я чёрным ксёндзом, а я чёрным ксёндзом

В бел-монастыре...»

Та песенка! Я помню: двадцать строк —

Всегда до слёз! Ещё — большой платок.

Я им укутана. И — бабкиной рукой —

Крест-накрест: — да хранит...

Обряд простой,

Непостижимый, но привычный мне.

За гранью памяти, в забытом детском сне —

Та песенка! Какая встреча — здесь,

В клеймённой книге, после слова «честь»!

Ну что ж, прошло не меньше двадцати.

И я на предназначенном пути,

И ты, мой княже, рядом. И двоим —

Куда как легче в этот сладкий дым

Любезного отечества! В костёр!

В удушье камеры! Потом — в бетонный двор

На пять шагов, а после — на этап

С немецкою овчаркой по пятам —

Всё в тот же срок, неведомо какой.

Не столь уж отдалённым «далеко» —

Пренебрежём! Мы вместе! Не разнять

Соединённых, сросшихся! Ни дня,

Ни мысли — без тебя! Сквозь весь бетон

Ты слышишь — сердце? Но не крик, не стон —

Спокойный счёт. Как о причал прибой.

Вот так и жить. Удар в удар с тобой.

Вот так на суд. Ещё успеть обнять,

Ещё увидеться — хотя б на четверть дня,

Единственные выдохнуть слова,

Единственную руку целовать —

Твою!

И разделить одну скамью.

И первый круг. И крылья первых вьюг.

1982 тюрьма КГБ, Киев

«Не может быть! Тюремный домовой...»

Не может быть! Тюремный домовой —

Совсем уж нереальная фигура!

Ну, козни. Ну, лукавая натура...

Но где он спрячется?

С большою головой,

Косматый, седенький...

В подушке? Под кроватью?

Найдут при обыске. За тумбочкой? Опять

Найдут... Куда же? Заползёт под платье?

Но платье утром будут надевать...

А вот завёлся, бестия! Шуршит

И возится. То форточку откроет

И дунет так, что черновик слетит,

То под окном тихонечко завоет,

Как если дуть в порожний пузырёк.

То ночью грохнет мыльницею с полки,

То утром я расчёсываю чёлку,

А в ней — косичка. Ласковый намёк!

И тоненький скребётся хохоток —

За батареей, что ли? Кошки-мышки!

Кого ловить? И кто на чьём хвосте?

Зачем закладку вынимать из книжки

И, трубочкой свернув, пихать в постель?

Ну ладно: лампочка сгорает раз в неделю —

По вторникам. И бесится конвой,

Натужно постигая: в чём же дело?

Хорошенькое дело — домовой!

Ну что ему пришьёшь? И как допросишь?

Какую, к чёрту, выберешь статью?

Хотя статью найдут, и к ней — доносы...

Ну а кого посадишь на скамью?

Допустим, бутерброды все без масла

И потому не падают. И он

Тут ни при чём. Но мне ещё неясно: