Стихотворения - [12]

Все стёкла настежь!

Мне бросает взгляд

Весёлая бессмысленная птица.

Я говорю: «Привет!»

Она: «Чирик!»

И мы хохочем, головы закинув.

Какая оттепель!

Какой ребячий крик!

Как тает снег в очистках апельсинов!

Нелепое начало января:

Весна, вне ожиданья и закона

Вот-вот прорвётся мятежом зелёным —

Немедленно!

Пускай ещё горят

Нахохленные ёлки, пахнет снедью —

Апрельский бунт уже не удержать!

По небу, по распластанному снегу —

Дорогу январю перебежать,

И смех пустить под сумрачные своды,

И лужи порасплёскивать в моря!

И задохнуться радостной свободой —

Всё той ещё —

Наследьем декабря.

1982 Киев

«Там на крыше никто не плачет...»

Там на крыше никто не плачет,

Там луна выгибает спину.

Там навек закатился мячик

В уголок за карниз старинный.

Воробьиные разговоры

Принимают размер баталий.

И грустят снеговые горы,

Что уже своё отлетали.

И решается честным боем

Давний спор на кошачьей пьянке:

Валерьянка пахнет весною

Или лестница — валерьянкой?

1982 Киев

«Мой единственный равный...»

Мой единственный равный,

Нездешнего века и дня,

Мой, сумевший заворожить меня,

Не желающий ведать о конце и трубе,

Каково тебе?

Каково тебе средь моих заломленных рук,

Не приявший крещенье слабых,

Не брат, не друг —

Мой владеющий мною, как синева — стрелой,

Сумасшедший мой!

Что смотреть на небо — оттуда идёт зима.

Что бояться жизни,

глотнув февральской воды?

За углом караулит город —

Кому водить?

Ну так что же. Ладно.

Будем сходить с ума.

1982 Киев

«Давай отпразднуем грозу...»

Давай отпразднуем грозу:

В саду истерику сирени,

Окна слепое озаренье

И на балконе стрекозу.

Оглох букет в дрожащей склянке,

А с неба — грохот и пожар,

Как будто лопнул у цыганки

Непроданный лиловый шар!

Как наши праздники случайны

И неожиданны для нас,

Какой судьбой необычайной

Подарены — в который раз!

И, право, стоит ли печали,

Что телефоны замолчали,

Что зимних писем не несут...

Уже Крещенье — за плечами.

Апрель. Мы празднуем грозу.

1982 Киев

«Под чёрным зонтиком апреля...»

Под чёрным зонтиком апреля

Промокнуть к вечеру успев,

В гусиной коже, онемев —

Вернуться в дом, чтоб отогрели,

И отругали за разбой,

И, в бабушкин платок укутав,

Сказали: — Впрочем, Бог с тобой.

Какие могут быть простуды

У этих лайдаков? Апрель!

Пей молоко и марш в постель.

Но «марш» лукаво затянуть,

И под шумок забраться в кресла,

И в королевском праве детства —

Над томом Пушкина заснуть.

1982 Киев

«Когда мне исполнилось семь...»

Когда мне исполнилось семь —

не котёнка в мешке,

Не стрелы и лук, не матроску,

не страшную книжку —

Мне дали в подарок напёрсток по детской руке:

Блестящую штучку, оправу на палец-худышку.

И мне бы учиться шитью, постигая дела

Лукавых узоров, опущенных взоров и кружев...

Но я упирала иголку об угол стола:

Мой славный напёрсток

мне был не для этого нужен.

Я в нём подавала напиться усталым коням,

И мой генерал отличался блистательной каской,

И хитрая ведьма брала по ночам у меня

Всё тот же напёрсток —

летать в отдалённые сказки.

Тот год был печален, и новый, и новый пришёл.

Пора бы умнеть. Но опять и опять полнолунье!

И я, непутёвая, тычусь иголкой об стол.

А воины бьются, и лошади пьют,

и летают колдуньи.

1982 Киев

«О, вы знаете слово?..»

О, вы знаете слово?

Да вы не поляк ли, мой милый?

Королеве положено длинное платье,

Да старушечий глаз —

Присмотреть, чтоб достойно грешила,

Чьи-то перья в пыли — да любовь —

Да на чётках распятье.

А у нас холода да беда —

Не сезон для элегий.

И на наш эшафот

не прольётся холопская жалость.

Королевское «нет» нам осталось —

Из всех привилегий.

О, не спорьте, мой милый.

Уж вам ли не знать, что осталось.

1982 Киев

«Где я видела мокрую ветку на стёртых камнях...»

Где я видела мокрую ветку на стёртых камнях,

И торговку черешнями в шляпке немыслимых роз,

И кофейню с железным ангелом на дверях —

Где я видела?

Безнадёжный вопрос.

Я не помню даты, врезанной во фронтон,

Я не слышу города, что грустит по моим шагам.

Мне пора идти,

Оставляя всё на потом —

На бессонницу через сотню лет —

Плач по тем берегам,

Что когда-то стыли вечером; сохла соль,

А волна целовала руку и умерла.

Все дорожки к месяцу отливали в смоль,

А одна уводила вверх, и была бела.

А вослед звенели окнами допоздна,

Но уже голоса кузнечиков и детей

Становились меньше,

И капала тишина.

Только плакал старый трамвайчик между путей.

1982 Киев

«Мы словесно непереводимы...»

Мы словесно непереводимы.

Что стихи? Это запах дыма —

Не тому, кто курит, а рядом.

Аромат, переставший быть ядом,

Синь-трава, невесомое дело!

А когда потянет горелым —

Так положено. Все это знают.

Неизодранное знамя

Существует до первого боя.

Выше!

Вот уже — в клочья!

С тобою —

Бог,

А кто за тобой — невредимы,

Только волосы пахнут дымом.

А другой судьбы просто нету.

На роду российским поэтам —

Быть простреленными, как знамёнам.

А потом уже — поимённо.

1982 Киев

«В идиотской курточке...»

В идиотской курточке —

Бывшем детском пальто,

С головою, полной рифмованной ерунды,

Я была в Одессе счастлива, как никто —

Без полцарства, лошади и узды!

Я была в Одессе — кузнечиком на руке:

Ни присяг, ни слёз, и не мерять пудами соль!

Улетай, возвращайся —

Снимут любую боль

Пыльный донник, синь да мидии в котелке.

Мои улицы мною стёрты до дыр,

Мои лестницы слизаны бегом во весь опор,

Мои скалы блещут спинами из воды