Стихотворения. Рассказы. Повести - [25]

Я видел Нил и Сфинкса-исполина,

Я видел пирамиды: ты сильней,

Прекрасней, допотопная руина!

Там глыбы желто-пепельных камней,

Забытые могилы в океане

Нагих песков. Здесь радость юных дней.

Патриархально-царственные ткани —

Снегов и скал продольные ряды —

Лежат, как пестрый талес^{30}, на Ливане.

Под ним луга, зеленые сады

И сладостный, как горная прохлада,

Шум быстрой малахитовой воды.

Под ним стоянка первого Номада^{31}.

И пусть она забвенна и пуста:

Бессмертным солнцем светит колоннада.

В блаженный мир ведут ее врата.

Баальбек, 6. V. 07

Трясина

Болото тихой северной страны

В осенних сумерках таинственней погоста.

Цветут цветы. Мы не поймем их роста

Из заповедных недр, их сонной глубины.

Порой, грустя, мы вспоминаем что-то…

Но что? Мы и земле и богу далеки…

В гробах трясин родятся огоньки…

Во тьме родится свет… Мы — огоньки болота.

<1906–1907>

Из анатолийских песней

Девичья

Свежий ветер дует в сумерках

На скалистый островок.

Закачалась чайка серая

Под скалой, как поплавок.

Под крыло головку спрятала

И забылась в полусне.

Я бы тоже позабылася

На качающей волне!

Поздно ночью в саклю темную

Грусть и скуку принесешь.

Поздно ночью с милым встретишься,

Да и то когда заснешь!

<1906–1907>

Рыбацкая

Летом в море легкая вода,

Белые сухие паруса,

Иглами стальными в невода

Сыплется под баркою хамса.

Осенью не весел Трапезонд!

В море вьюга, холод и туман,

Ходит головами горизонт,

В пену зарывается бакан.

Тяжела студеная вода,

Буря в ночь осеннюю дерзка,

Да на волю гонит из гнезда

Лютая голодная тоска!

<1906–1907>

Иерихон

^{32}

Скользят, текут огни зеленых мух.

Над Мертвым морем знойно и туманно

От блеска звезд. Песок вдали — как манна,

И смутный гул, дрожа, колдует слух.

То ропот жаб. Он длится неустанно,

Зовет, томит… Но час полночный глух.

Внимает им, быть может, только Дух

Среди камней в пустыне Иоанна.

Там, между звезд, чернеет острый пик

Горы Поста. Чуть теплится лампадка.

Внизу истома. Приторно и сладко

Мимозы пахнут. Сахарный тростник

Горит от мух… И дремлет Лихорадка,

Под жабий бред откинув бледный лик.

14. VIII. 08

Художник

^{33}

Хрустя по серой гальке, он прошел

Покатый сад, взглянул по водоемам,

Сел на скамью… За новым белым домом

Хребет Яйлы и близок и тяжел.

Томясь от зноя, грифельный журавль

Стоит в кусте. Опущена косица,

Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?

Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»

Он, улыбаясь, думает о том,

Как будут выносить его — как сизы

На жарком солнце траурные ризы,

Как желт огонь, как бел на синем дом.

«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,

Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,

Защелкает, взовьется от забора —

II ну плясать и стукать клювом в гроб!»

В груди першит. С шоссе несется пыль,

Горячая, особенно сухая.

Он снял пенсне и думает, перхая:

«Да-с, водевиль^{34}… Все прочее есть гиль».

1908

Собака

^{35}

Мечтай, мечтай. Все уже и тусклей

Ты смотришь золотистыми глазами

На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,

На метлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплей

У ног моих — и думаешь… Мы сами

Томим себя — тоской иных полей,

Иных пустынь… за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:

Седое небо, тундры, льды и чумы

В твоей студеной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы:

Я человек: как бог, я обречен

Познать тоску всех стран и всех времен.

4. VIII. 09

Вечер

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем

Встает, сияет облако. Давно

Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,

А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула и села

На подоконник птичка. И от книг

Усталый взгляд я отвожу на миг.

День вечереет, небо опустело.

Гул молотилки слышен на гумне…

Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

14. VIII, 09

«Мелькают дали, черные, слепые…»

Мелькают дали, черные, слепые.

Мелькает океана мертвый лик:

Бог разверзает бездны голубые,

Но лишь на краткий миг.

«Да будет свет!» Но гаснет свет, и сонный,

Тяжелый гул растет вослед за ним:

Бог, в довременный хаос погруженный,

Мрак сотрясает ропотом своим.

26. II. 11

Зов

^{36}

Как старым морякам, живущим на покое,

Все снится по ночам пространство голубое

И сети зыбких вант, — как верят моряки,

Что их моря зовут в часы ночной тоски,

Так кличут и меня мои воспоминанья;

На новые пути, на новые скитанья

Велят они вставать — в те страны, в те моря,

Где только бы тогда я кинул якоря,

Когда б заветную увидел Атлантиду.

В родные гавани вовеки я не вниду,

Но знаю, что и мне, в предсмертных снах моих,

Все будет сниться сеть канатов смоляных

Над бездной голубой, над зыбью океана;

Да чутко встану я на голос Капитана!

8. VII. 11

Псковский бор

^{37}

Вдали темно и чащи строги.

Под красной мачтой, под сосной

Стою и медлю — на пороге

В мир позабытый, но родной.

Достойны ль мы своих наследий?

Мне будет слишком жутко там,

Где тропы рысей и медведей

Уводят к сказочным тропам,

Где зернь краснеет на калине,

Где гниль покрыта ржавым мхом

И ягоды туманно-сини

На можжевельнике сухом.

23. VII. 12

Летняя ночь

^{38}

«Дай мне звезду, — твердит ребенок сонный,—

Дай, мамочка…» Она, обняв его,

Сидит с ним на балконе, на ступеньках,

Ведущих в сад. А сад, степной, глухой,

Идет, темнея, в сумрак летней ночи,

По скату к балке. В небе, на востоке,